Буревестники
Шрифт:
Теперь дело было за мачтой. Для этого надо было поднять огромное бревно, лежавшее на чурбаках. Хассал обвязал его трелевочными канатами, закрепив узлами собственного изобретения, и взвалил тяжелое основание бревна на плечи. Джерик подвел под него подпорки. Хассал поднялся по лесам и опять поднял. Казалось, что опора не выдержит и бревно рухнет. Наконец бревно добралось до кромки борта. Тут они оба вскарабкались и стали тянуть, поднимать, напрягая спины, и вставлять его в паз. Оно встало с таким грохотом, что эхо откликнулось в лесу и в горах. Джерик прислонился к нему, тяжело дыша, глаза его заливал
— Шест для палатки, — пробормотал Джерик. Взглянув на большое количество канатов, которые надо было еще натянуть, он взял тот, что подходил к переднему штагу, пошел к корме и обмотал им ахтерштевень. Хассал подошел, чтобы проследить за его действиями.
Солнце было уже низко на западе. А они все поднимали и завязывали, натягивали и обматывали и на носу, и на корме, и на бортах.
Вдруг Хассал остановился, поднял голову, словно услышал отдаленный голос. Перелез через борт, словно голос этот сказал то, чего он слышать не хотел.
— Что такое? — Джерик пошел следом и перегнулся через борт, но Хассал смотрел в сторону гор. — Что, они там? Она их видит?
Хассал яростным жестом приказал ему спуститься, повернулся и побежал, насколько позволял ему песок, к тому месту, где лежал парус. Джерик спустился по лесам, спрыгнул на землю и бросился помогать. Он потащил к лодке тяжелые тали и канаты. Во всем этом он ничего не смыслил, знал лишь, что это такелаж. Хассал носил другие предметы, они бегали взад и вперед, а потом вверх и вниз, балансируя на трясущихся лесах, пока у Джерика не заболели внутренности, а колени не превратились в желе.
Затем надо было поднять огромный утлегарь, и наконец настала очередь громоздкого паруса. И опять надо было выдержать сражение с песком, многократно кидавшим их на колени. А потом и леса обвалились. Джерик, лежа на земле, увидел, как свернутый в рулон парус, похожий на огромную белую змею, исчез за бортом. Затем над бортом появились голова и плечи Хассала.
Джерик помахал рукой — дал понять, что он невредим, и опять на минуту упал на песок, чтобы восстановить дыхание, а затем поднялся и пошел приводить в порядок леса. Сам того не замечая, он непрерывно ругался, как обреченный, и то и дело поглядывал в сторону гор. Ему хотелось узнать у Хассала, не следует ли оседлать пони и привести его на берег, если в случае чего он им понадобится. Правда, зачем бы пони им понадобился, он и сам не мог объяснить.
Вместо этого он пошел прочь, взял с собой меч и обрезал крепление на ближайшей к нему раме для просушки сетей. Он бросил ее, а потом подтащил ее вместе с прогнившими сетями поближе к носу лодки. Он не знал, понял ли Хассал, что он задумал, в этот момент Джерик вспомнил, что у Хассала есть хороший лук и большое количество стрел, которые он принес сюда вместе с мечом и воинским облачением. Он опрокинул еще одну раму и подтащил ее чуть дальше от первой, путаясь в гнилых сетях и увязая в песке. Затем, обливаясь потом, схватил третью и засадил при этом в ладонь занозу. Тут он услышал свист и поднял голову. Гончая соскочил с лесов на песок, махнул рукой в сторону гор.
Джерик обернулся. Он пока ничего не видел. Напрягая зрение, старался разглядеть место, там, где заканчивались
Хассал встал рядом, и Джерик опять оглянулся назад, в сгущающиеся сумерки, и видел, что море отходит от берега, а ветер дует с моря.
«Боже! Прилив начнется завтра утром. Они придут слишком рано. Мы опоздали на день».
— Госпожа… — он махнул рукой в сторону гор.
Хассал схватил его за руку и потащил в сторону оружия.
— Тебе известно, что она знает? — спросил Джерик. Он не то шел, не то бежал рядом с Гончей. — Старина, ты рассчитываешь, что колдунья их задержит?
Гончий ничего не ответил, он пробежал вперед него и взял свое облачение и оружие.
Джерик взял свое и снова посмотрел туда, откуда должны были появиться враги. В такое обманчивое время дня все краски выцветают, будь то на море или в горах, а небо ясное и свинцовое. Он привычно затянул все свои пряжки. Палец попал на дыру в кольчуге. Он так и не нашел время, чтобы ее залатать. Он увидел, что Хассал идет к лодке, и его снова охватило паническое настроение: он ничего не знал о море — о приливах, плавании, о том, как надлежит управлять парусом… Все это ускользало от его понимания.
Тут он увидел, что Джевэйн спускается с холма, обвешенная узлами и корзинами, беженка, такая же, как тысячи его соплеменниц. Колдунья из Эсткарпа, бегущая, как простая смертная…
Волосы непокрыты, платье билось на ветру. Под лучами закатного солнца это выглядело, как дым в ночи.
— Там лошадь, — воскликнула она, стараясь перекричать ветер, приглаживая растрепавшиеся волосы. — Еще есть время. Время есть. Уезжай отсюда!
— И на кого я вас оставлю?
— Защиты больше нет! Защиты не стало с сегодняшнего утра! Уезжай, говорю тебе, уезжай.
— Пока еще не все кончено! — проорал он в ответ. — О господи, женщина, не все еще кончено. Может твоя Сила связать канаты и веревки? Если есть у тебя Сила, используй ее!
— Вот она, моя Сила, — сказала она, указывая рукой на небеса. Лицо ее было очень бледным. — Погода. Я могу управлять ею. А ты хочешь, чтобы я управляла еще и горами, и врагами? Лучше уходи поскорей отсюда! Уже дважды, нет, трижды спасла я тебе жизнь. Не разбрасывайсяже ею понапрасну, а с морем мы как-нибудь и сами справимся!
— Черт бы тебя подрал, глупая женщина! Лучше займись врагами. Они будут здесь до прилива. Даже я, ничего не понимающий в море, могу сказать, что…
— Значит, так… я должна заняться врагами и что мне нужно сделать с приливом? Повторяю тебе! Защиты больше нет. Я не могу делать все одновременно. А Силу свою я истратила на тебя. Ты свой долг отплатил, теперь уезжай. Убирайся с побережья. Я теперь сама во всем разберусь!
Она засунула узлы под мышку, убрала с глаз волосы и бросилась бежать. Открыв рот, он смотрел ей вслед. Что еще он мог ей сказать? Что она не знает врага, не знает, с какой скоростью может двигаться кавалерия… Ну чего еще можно ждать от женщины? В тактике они разбираются так же, как рыбы в перьях. Женщины только и делают, что машут рукой на мужчин и делают все по-своему.