Буриданы. Чужая война
Шрифт:
Буриданов мама избегала из гордости, ей не нравилось, что родственники отца смотрят на нее как бы сверху вниз – и все лишь потому, что они окончили университет, а она нет. Когда папа исчез, маме все-таки пришлось поступать вопреки своим принципам, теперь она каждый вечер звонила тете Виктории и спрашивала, нет ли новостей об отце, наверное, позвонила бы и тете Софии, но, та, к счастью была глухая. Единственный, к кому мама ни в коем случае не хотела обращаться, это дядя Герман, они были на ножах, дядя не одобрял решение отца жениться на маме и не очень старательно это скрывал. «Завидует, что у брата молодая, красивая жена, у него самого ведь старуха,» – говорила мама подругам, и Тимо мысленно соглашался с ней – жена дяди, тетя Надежда, действительно была не только старая, но и толстая, а, ко всему прочему, еще и скупая, у них в саду росло много яблонь, но когда тетя иногда посылала им яблоки, в корзине никогда не оказывалось золотого ранета или «тартуской розы», только маленькие кислые «китайки».
Закончив разговор с тетей Викторией, мама звонила подругам, чтобы обсудить услышанное – про отца все еще не было никаких известий –,
Что отвечали подруги, Тимо не слышал, но мама после таких разговоров немного успокаивалась и шла в другую комнату, чтобы передохнуть, она уставала после работы, и Тимо, стараясь ее не беспокоить, не не затевал игру в мяч, а направлялся к книжному шкафу поискать что-нибудь интересное. Выбрать книгу было нелегко, все детские он давным-давно прочитал, как и «Приключения на земле и на море», типография не успевала печатать столько книг, сколько требовалось Тимо. «Три мушкетера», «Остров сокровищ», «Дети капитана Гранта», «Всадник без головы» – все это он знал чуть ли не наизусть, и поскольку у него было живое воображение, то ему не составляло труда представить себя на месте героев. Он сражался вместе с храбрыми венграми из «Эгерских звезд» против жестоких турок, в дни ленинградской блокады преследовал по крышам немецкого шпиона по прозвищу «Тарантул» и пытался освободить марсиан из когтей поработителей. Только с одним произведением у него возникли проблемы, он никак не мог решить, за кого в нем «болеть», инженер Гарин, правда, был человеком дурным и хотел заполучить власть над всем миром, но, в отличие от милиционеров, которые за ним гонялись, он был способен на открытия, значит, был человеком умным, а ум Тимо ценил.
Под «Приключениями», полкой ниже, стоял толстый Бальзак со своими тоже не «худыми» романами. Несколько опусов покороче Тимо прочел с интересом, но длинные ему быстро надоедали, начало у них могло показаться захватывающим, но когда Бальзак пустился описывать, сколько тысяч ливров ренты получает тот или иной персонаж, или сколько акров земли по какой цене он купил, и за сколько продал, терпение Тимо лопалось. Это же все совершенно устарело! При социализме, в котором довелось родиться Тимо, частная собственность отсутствовала, никто на ренту жить не мог, ее просто не существовало (и, по правде говоря, Тимо даже толком не понимал, что это такое), а спекулировать землей, да и чем-то другим было запрещено, это каралось законом. Зачем такие устаревшие книги печатали, Тимо не понимал.
Занудлив был и Лев Толстой, чьи темно-зеленые тома нашли себе место «этажом» ниже бальзаковских красно-лисьих. Персонажи «Войны и мира» болтали почему-то на французском, как будто не знали родного языка, правда, внизу страницы был приведен перевод, но таким мелким шрифтом, что Тимо было лень его читать. «Анну Каренину» он все же одолел, в основном, потому, что старик Каренин очень напоминал его собственного отца. Тимо от всей души сочувствовал бедной Анне, которой приходилось жить с таким тираном, ему не понравилось лишь, что Анна завела любовника – его мама должна принадлежать ему целиком.
На самой нижней полке ютились «Великие мастера слова». Название звучало гордо, но, когда Тимо попробовал почитать «Против всех» и «Троевластие», он пришел к выводу, что предпочитает не-мастеров. Те стояли в заднем ряду, где Тимо и обнаружил книгу, которую подруги мамы недавно живо обсуждали. Заметив, что Тимо прислушивается к их разговору, подруги понизили голоса – интересно, почему?
И Тимо вытащил из шкафа «Жерминаль».
Глава четвертая
Город
Хотя дома у Тимо телевизора не было, его самого по телевидению уже показывали. Как-то в школу пришли две тетушки, искать исполнителей главных ролей для детской телепостановки. Выбрали, конечно, Тимо, потому что он лучше всех читал и быстро запоминал текст. В телестудии Дома Радио (Дом телевидения еще не начинали строить) на Тимо надели скафандр, и «отправили» на Луну добывать какой-то редкий металл. С важной миной, Тимо лазил по бугристому папье-маше и стучал время от времени по нему киркой, высокомерно не обращая внимания на красный огонек телекамеры, следящей за его манипуляциями. С таким же холодным равнодушием он отнесся к похвалам, расточаемым его актерским способностям подругами мамы – в Тимо уже успела укорениться убежденность, что если из него не получится великий шахматист, то великий актер непременно. Куда более подтвердил эту уверенность новогодний праздник на мамином заводе, куда Тимо был приглашен в качестве конферансье. Звонким голосом он объявлял номера, знакомил публику с певцами, танцорами и иллюзионистом, а когда один из артистов почему-то запоздал с выходом на сцену, развлекал зрителей анекдотами. Триумф снова был полный, но больше его почему-то выступать не приглашали.
Еще Тимо в детстве показал свои способности в волейболе, но не как спортсмен, а как судья. Чтобы войти в сборную школы, пришлось бы несколько лет усердно тренироваться, а с судейством все получилось словно само собой. Тимо интересовали всякие соревнования, даже такие, на которых он был единственным зрителем, его можно было видеть и у ринга на турнирах по боксу, и на состязаниях по борьбе, не говоря уже о таких захватывающих видах спорта, как фехтование или стрельба из лука. Из игр Тимо предпочитал, разумеется, футбол, не пропуская ни одного матча, будь то чемпионат СССР, или встреча аутсайдеров второй лиги городского чемпионата – Рыбного комбината и Завода измерительных приборов. Однако, он не презирал и баскетбол, и волейбол, и гандбол, и даже водное поло. Во время соревнований по волейболу его заметила какая-то тетушка, сидящая за столиком секретариата – тетушки вообще любили Тимо –, она позвала Тимо и спросила, не хочет ли он научиться заполнять протокол. Конечно, Тимо хотел. Ничего сложного, как выяснилось, в этом не было, надо было только в тот момент, когда одна из команд выиграет очко, зачеркнуть очередную цифру, добавив черточке крючок, если оно было завоевано прямо с подачи. Судей вечно не хватало, и скоро Тимо стали доверять самостоятельно вести протокол. Затем последовала работа судьи на линии – он стоял с флажком в руке, в углу площадки, и подавал главному судье знак, попал ли мяч на линию, или был аут. А недавно его впервые назначили первым помощником главного судьи, это уже была и вовсе ответственная должность, нужно было свистеть, если игрок коснулся сетки или переступил центральную линию. Правила Тимо знал давно, и неплохо справлялся со всеми заданиями. Больше ему, естественно, нравились матчи мужских команд, там прыгали выше, подавали сильнее, и наносили такие пушечные удары, что стены спортзала тряслись, но и у женских соревнований были свои плюсы – подруг мамы Тимо никогда не видел в белье, а тут под его носом сновали чужие молодые женщины в спортивных майках и облегающих трусах. После окончания матча, все, и победители, и проигравшие, отправлялись в душ. Женскую раздевалку от судейской отделял только висящий на проволоке, кусок ткани, в котором всегда оказывались прорехи. О, какие картины, достойные кисти мастеров эпохи Возрождения, Тимо там лицезрел! И все же больше, чем возможность изучать особенности женской анатомии, волейбол его удерживал вполне оправданной надеждой, что наряду с шахматами он сможет стать главным поводом для прогулов.
Увы, несмотря на частые шахматные турниры и регулярные судейства волейбольных матчей, все свободное время заполнить не удавалось. И тогда Тимо стал бесцельно бродить по городу. «Бродить», на самом деле, не самое точное слово, город был слишком большим, чтобы обойти его пешком, и поэтому Тимо в своих путешествиях пользовался общественным транспортом. Он проехал от начала до конца все четыре трамвайные линии и двадцать девять, или, вернее, двадцать восемь автобусных (номера автобусов действительно возрастали до двадцать девятого, но одной линии, четвертой, Тимо так и не удалось обнаружить – это была мистика, первый, второй, третий, пятый и так далее автобусы существовали, а четверки не было), знал наизусть названия всех улиц и мог вполне зарабатывать себе на хлеб, как проводник, если бы такая профессия существовала. Дядя Герман на днях рождения иногда хвалил некоего Гипподама, знавшего, как должен выглядеть красивый город, Тимо это имя запомнил, что было нетрудно, ибо оно напоминало гиппопотама, а дома в энциклопедии посмотрел, кого дядя имел в виду – и понял, что Таллин построен наперекор принципам Гипподама, он не был упорядоченным, таким, где даже туристу сложно заблудиться, а весьма запутанным – у Тимо создалось впечатление, что однажды где-то заложили первый камень, а дальше все распространялось само собой, как сифилис, цветные иллюстрации которого он с большим интересом изучал по «Семейной энциклопедии», изданной в буржуазное время. Место, откуда началось строительство, ныне называли «Старым городом», и Тимо бывал там чуть ли не каждый день, потому что именно в этой части города обосновались все важные для него заведения: кафе, где они встречались с мамой, и кинотеатры. Чаще всего их привлекало кафе «Таллин», которое мама почему-то называла «Фейшнером», оно занимало два этажа красивого каменного дома на границе Старого города, на верхнем посетители возлежали на мягких диванах, а по вечерам там играл струнный квартет, но и на нижнем, где обычно сидела мама со своими подругами, было неплохо, тем более, что пирожные «Фейшнера» не зря считались самыми вкусными в городе. За углом находилось еще одно большое кафе, «Москва», но туда Тимо попадал редко, потому что мамины подруги презирали это заведение, утверждая, что «Култас», как он назывался до войны, деградировал. Тимо «Култас» нравился, так как на его нижнем этаже был гардероб, где он мог продемонстрировать свои манеры, помогая маме и ее подругам снимать и надевать пальто. Наверху, в зале действительно было шумно и дымно, но и там по вечерам играл струнный квартет, выступления которого Тимо всегда ждал, хотя не всегда дожидался – в это время в кафе начинали продавать алкогольные напитки, и маме не нравилось, что ее сына окружают «пьяницы». Иногда, когда мама возвращалась из арбитражного суда, расположенного в самой видной части Старого города – Вышгороде, они встречались в кафе «Пэрл», на углу пяти улиц, прямо под Пикк Ялг. Мама называла «Пэрл» – «Кафе старых женщин», что Тимо удивляло, поскольку, по его мнению, женщинами, и не самыми молодыми, были заполнены все кафе. Больше всего он любил «Гном» – это кафе вполне оправдывало свое имя, потому что состояло из одного малюсенького помещения, куда с трудом были втиснуты четыре или пять круглых столиков с мраморной столешницей – лучшего места, где перед шахматными соревнованиями можно подкрепиться «Александровским» пирожным, Тимо не знал.
Кинотеатров в Старом городе было целых три: «Сыпрус» («Дружба»), «Октябрь», и «Пионер», где показывали документальные фильмы. Тимо ходил в кино обычно перед школой, на утренний сеанс, что было дешевле, да и залы в это время пустовали. Особенно ему нравился «Октябрь», так как там, кроме партера, наличествовал балкон, а на балконе – ложи. В обычном кинотеатре приходилось сидеть бок о бок с чужими людьми, а в ложе каждый имел свой стул, который можно было двигать туда-сюда, дабы удобнее устроиться, к тому же, опасность, что какой-то великан, или дама в шляпе, закроет экран, полностью исключалась.