Буриданы. Катастрофа
Шрифт:
Чуть отступив от толпы, но полукольцом охватывая ее, стояли вооруженные красноармейцы.
Эрвин с ужасом осмотрелся, нет ли среди арестованных Германа, Виктории или Лидии, как будто нет, впрочем, это не означало, что они вне опасности, как и мама с папой – кто сказал, что этот поезд единственный…
Повернувшись, он увидел у ближнего вагона Томаса Септембера. Томас тоже приметил его, и ухмыльнулся.
– Ишь ты, Буридан даже вытянул билет в Сибирь.
Эрвин надеялся, что конвоиры проведут его дальше, мимо Томаса, чей злорадный тон ему не понравился, но услышал за спиной приказ:
– Стой!
Он неловко остановился,
– Откуда ты знаешь, что именно в Сибирь? Возможно, нас повезут в Крым, в санаторий, поправить здоровье.
Теоретически этого исключить было нельзя, в предъявленном ему постановлении на арест упоминалось лишь, что Эрвин Буридан, как не вызывающий доверия элемент, подлежит высылке из Эстонии. В юридическом смысле документ был составлен абсолютно некомпетентно, но какое отношение все происходящее имело к юстиции…
Томас даже не улыбнулся, только процедил сквозь зубы:
– Ну и наивный ты, Буридан.
Эрвин почувствовал, что краснеет: да, конечно, товарищ по волейбольной команде, он же племянник бывшего отцовского подчиненного Августа Септембера, был прав, отвергая его попытку быть выше происходящего. Вспомнилась прочитанная когда-то статья о том, что делали турки с армянами в 1915 году. Там убивали всех подряд, тут, возможно, до такого дело еще не дошло, но кто знает…
– Что ты стоишь, как дурак, с чемоданом на весу? Надеешься, что твой красный зять спешит тебе на помощь?
Томасу обязательно надо было сорвать на ком-то злость. Однако его представления о возможностях пресловутого зятя не соответствовали действительности, Эрвин уже некоторое время назад понял, что Густав, хоть формально и министр в правительстве ЭССР, такой же заложник ситуации, как и он сам.
Да и хотел ли бы он, чтобы кто-нибудь его спас? С каким лицом он повернулся бы и под презрительным взглядом Томаса пошел обратно к тем, кто только что открыл глаза и радуется солнечному летнему утру вместо того, чтобы ехать куда-то далеко в неизвестность в поезде, в котором, кажется, не было даже сидений, не говоря о купе?
Нет, его место было здесь, среди жертв, а не среди палачей, и если что-то его мучило, то лишь мысль о том, как новость о его аресте подействует на родителей.
Чемодан он на землю все-таки поставил, хотя тяжелым тот не был, спросонок он не сообразил ничего особенного с собой прихватить, ограничившись сменным бельем, чистой сорочкой, носками и тапочками, а когда увидел, что на него смотрят с иронией, как будто назло бросил туда же все свои галстуки. Запасов еды в его холостяцком хозяйстве не имелось, обедал он вне дома, в ресторанах или у сестер, так что весь его провиант включал в себя кусок сыра и полбуханки хлеба. Он с радостью прихватил бы еще картину со стены, единственный предмет, который в арендуемой квартире принадлежал ему самому, но не представлял себе, как ее упаковать.
Он выпрямился и посмотрел Томасу Септемберу в глаза.
– Ты один?
– Один, – буркнул тот.
– Я тоже благодарю небо, что не успел жениться.
Еще вчера он серьезно об этом подумывал. Возвращаясь с дня рождения матери, он по дороге разговорился с дальней родственницей, и на станции, перед тем, как поезд развез их в разные стороны, пригласил Эрну в гости, именно на этот конец недели. Через час-другой девушка должна была сойти с рижского поезда
У эшелона началась возня. Люди в форме стали распределять народ по вагонам.
– Септембер Томас-Тыну!
Интересно, подумал Эрвин, мы много лет играли в одной команде, а я и не знал, что у Томаса двойное имя.
Томас-Тыну поднял свои чемоданы, у него их было два, и, не попрощавшись с Эрвином, побрел между конвоирами к началу поезда, Эрвин же решил, что будет отныне звать приятеля Тыну: это было имя его дяди, сводного брата отца, и, по мнению Эрвина, тезки чем-то походили друг на друга.
– Буридан Эрвин!
Вагон, в который ему приказали влезть, оказался тем самым, рядом с которым он стоял. Двери были уже открыты, не обычные, как в пассажирском поезде, а раздвижные, и между ними виднелось темное пустое нутро: сидений, как он и предполагал, не было.
Он поставил чемодан на пол вагона, оперся о него обеими руками, сильно оттолкнулся ногами и прыгнул внутрь, так что колени и те не запылились. В вагоне он по праву первого нашел самое лучшее, по его мнению, место в дальнем углу, приставил чемодан к стенке и сел на него. Надо было как-то скоротать время, он пошарил по карманам, вытащил прихваченную в последний миг книгу, это был «Милый друг», и открыл ее там, куда вчера вечером вложил закладку. Это была не обычная закладка, а календарик и, прощаясь с Эрной, он обвел в нем кружочком одно число, сегодняшнее. Он считал этот день, субботу четырнадцатого июня 1941 года поворотным в своей жизни, и так оно и вышло, только совсем в другом смысле, нежели он полагал.
Потихоньку вагон заполнился мужчинами, только мужчинами, женщин и детей, наверно, поместили отдельно, и к своему удивлению Эрвин понял, что знает почти всех своих спутников, если не лично, то, по крайней мере, в лицо. Где он их только не встречал! И в судебном зале, и в горуправе, и в театре, и на новогоднем балу, может, и в поезде, только не в таком вагоне, в котором обычно, как горько констатировал один из товарищей по несчастью, возят коров на бойню.
Это были сливки общества: министры, депутаты парламента, судьи, прокуроры и адвокаты, промышленники, попадались и какие-то незнакомые люди попроще, возможно, констебли, еще кто-то в том же роде. Было и несколько однокурсников, с которыми Эрвин после окончания университета отношений не поддерживал, поскольку они устроились на работу в политическую полицию.
Теперь все эти люди оказались здесь, и Эрвин среди них чувствовал себя в какой-то степени белой вороной, ведь он единственный из всех был известен своими левыми взглядами, потому и после переворота не сошел со сцены, как прочие, а наоборот, был востребован, работал в министерстве иностранных дел, пусть всего месяц, пока это учреждение не ликвидировали за ненадобностью, потом вернулся в адвокатуру и даже был назначен заведующим юридической консультацией… Он вспомнил о своих иллюзиях по этому поводу и горько усмехнулся… В любом случае, на него смотрели исподлобья, здоровались, да, но руку жать не торопились – вот из-за тебя и тебе подобных все так и пошло, говорили, казалось, их мрачные взгляды.