Буря мечей. Книга II
Шрифт:
— Есть, — крикнул Атлас, а Кегс пополз вверх по лестнице на четвереньках.
Ворота потеряны, подумал Джон. Донал Нойе накрепко запер их, но теперь они на виду — железная решетка мерцает красным при свете пожара, а за ней начинается черный туннель. Последние защитники взбираются по извилистой лестнице на безопасную вершину Стены,
— Каким богам ты молишься? — спросил Джон Атласа.
— Семерым, — ответил тот.
— Ну так молись. Молись своим новым богам, а я помолюсь своим старым.
Из-за стычки у люка Джон позабыл наполнить свой колчан и сделал это теперь, подобрав
Бой теперь переместился на лестницу. Нойе поставил на двух нижних площадках копейщиков, но повальное бегство горожан заразило их, и они отступили на третью площадку, а тех, кто замешкался, убили тенны. Лучники и арбалетчики, размещенные выше, стреляли, стараясь не попасть в своих. Джон тоже прицелился и сбил, к своему удовлетворению, одного из одичалых. От пожара Стена заливалась слезами, и огни плясали, отражаясь на мокром льду. Лестница тряслась от топота спасающихся бегством людей.
Джон выстрелил. Он убил одного, Атлас другого, но по лестнице теперь взбирались добрых шестьдесят или семьдесят теннов. Опьяненные победой, они убивали всех на своем пути. На четвертой площадке трое черных братьев встретили их плечом к плечу, но бой длился недолго: волна одичалых перехлестнула через них, и кровь их закапала со ступеней.
«Наиболее уязвимым человек в бою становится, когда он обращается в бегство, — сказал как-то Джону лорд Эддард. — Бегущий человек для солдата все равно что раненый зверь — он разжигает жажду убивать». Лучники на пятой площадке пустились наутек еще до того, как бой докатился до них. Это было уже откровенное бегство.
— Тащи факелы, — приказал Атласу Джон. У костра их лежало четыре, обмотанные промасленными тряпками, вместе с дюжиной огненных стрел. Атлас зажег один факел от костра, а остальные принес под мышкой. Страх овладел им с новой силой, и Джон понимал его, потому что сам боялся.
В этот миг он увидел Стира. Магнар карабкался через баррикаду среди вспоротых мешков, разбитых бочек и трупов, своих и чужих. Его чешуйчатая бронзовая броня отливала темным блеском. Он снял шлем, чтобы лучше видеть свое торжество, и улыбался — лысый, безухий сукин сын. В руке он держал длинное копье из чардрева с фигурным бронзовым наконечником. Указав этим копьем на ворота, он прокричал что-то на древнем языке полудюжине теннов, окружавших его. Опоздал, подумал Джон. Лучше бы ты перевел бы своих людей через баррикаду — тогда, глядишь, и спас бы кое-кого.
Наверху низко и протяжно протрубил рог. Звук шел не с вершины Стены, а с девятой площадки в двухстах футах над землей, где стоял Донал Нойе.
Джон наложил на тетиву огненную стрелу, и Атлас поджег ее факелом. Став на парапет, он прицелился и выстрелил. Стрела, волоча за собой огненные ленты, полетела вперед и вонзилась в цель.
Не в Стира — в лестницу. Вернее, в кучу мешков и бочек, которые Донал навалил под лестницей до самой первой площадки.
— Еще, — сказал Джон. — Еще. Еще. — Другие лучники с ближних башен стреляли тоже — некоторые пускали стрелы по высокой дуге, чтобы те падали сверху вниз. У Джона вышли все огненные стрелы, и они с Атласом принялись метать в цель зажженные факелы.
Наверху расцвел встречный огонь. Рассохшиеся ступени впитывали масло, как губка, и Донал щедро пропитал их от девятой площадки до седьмой. Джон мог лишь надеяться, что все их люди успели подняться наверх до того, как Нойе стал бросать факелы. Черным братьям план оружейника был известен заранее, а вот горожанам — нет.
Огонь и ветер доделали остальное. Джону оставалось только смотреть. Для одичалых на лестнице, оказавшихся между двух огней, спасения не было. Одни продолжали взбираться наверх и гибли, другие бежали вниз и тоже гибли, третьи оставались на месте и разделяли участь остальных. Многие прыгали с лестницы и разбивались. Лед на Стене треснул от жара, и вся нижняя треть лестницы обвалилась вместе с несколькими тоннами льда, увлекая с собой около двадцати еще живых теннов. Это был последний миг, когда Джон видел Стира магнара теннов. Стена сама защищала себя.
Джон попросил Атласа помочь ему спуститься с башни. Нога разболелась так, что он едва мог идти даже с костылем. — Принеси факел, — сказал он. — Мне надо найти одного человека. — На лестнице находились в основном тенны — кое-кому из вольных людей наверняка удалось уйти. Людям Манса, а не магнара, и ей в том числе. Джон с Атласом перебрались через тела одичалых, штурмовавших люк. Джон ковылял, опираясь одной рукой на костыль, а другой опираясь на плечо парня, который в Староместе был шлюхой мужского пола.
Конюшня и трапезная сгорели дотла, но огонь вдоль Стены все еще бушевал, захватывая ступеньку за ступенькой и площадку за площадкой. Время от времени слышалось громкое «кра-ак», и от Стены отламывался еще один кусок. Пепел в воздухе смешивался с ледяными кристаллами.
Куорт лежал мертвый, Камнепалый умирал. Из теннов Джон никого не знал по-настоящему. Он нашел Чирея, ослабевшего от потери крови, но еще живого.
Игритт лежала на твердом старом снегу под башней лорда-командующего, со стрелой в середине груди. Битый лед засыпал ее лицо, и при луне казалось, что на ней надета мерцающая серебряная маска.
По белому утиному оперению Джон видел, что это не его стрела, но чувствовал себя так, будто сам пустил ее.
Когда он опустился на колени рядом с Игритт, ее глаза открылись.
— Джон Сноу, — сказала она очень тихо — видимо, стрела пронзила ей легкое. — Это ведь настоящий замок? Не просто башня?
— Настоящий. — Джон взял ее за руку.
— Это хорошо — прошептала она. — Я так хотела повидать настоящий замок до того... до того, как...
— Ты увидишь целых сто замков. Бой окончен. И мейстер Эйемон тебя вылечит. — Он коснулся ее волос. — Тебя поцеловал огонь, ты счастливая. Не можешь ты умереть от какой-то там стрелы. Эйемон ее вытащит, залатает тебя и даст тебе макового молока от боли.