Буря мечей
Шрифт:
Кейтилин вспомнился двор короля Ренли, каким она видела его у Горького Моста. Тысяча струящихся по ветру золотых роз, застенчивая улыбка и тихие слова королевы Маргери и ее брат, Рыцарь Цветов, с окровавленной повязкой на голове. «Коли уж тебе суждены были женские объятия, сын мой, отчего ты не выбрал Маргери Тирелл? Богатство и мощь Хайгардена могли бы склонить твою чашу весов к победе. И возможно, Серому Ветру понравился бы ее запах».
— Но у меня и в мыслях не было… — лепетал сломленный Эдмар. — Робб, ты должен позволить мне искупить свою вину, я возглавлю авангард в следующем сражении!
Ради искупления вины, брат, или ради славы?
— В следующем… — повторил Робб. — Ну что ж, нам
— Пока Теон Грейджой сидит на месте твоего отца с руками, обагренными кровью твоих братьев, другим врагам придется подождать, — прервала сына Кейтилин. — Твой первый долг — защитить свой народ, отвоевать Винтерфелл и вздернуть Теона на медленную смерть в вороньей клетке. В противном случае можешь снять свою корону насовсем — все и так будут знать, что ты не настоящий король.
По взгляду Робба она поняла, что с ним давно уже никто не осмеливался говорить с такой прямотой.
— Когда мне сказали, что Винтерфелл пал, я хотел сразу идти на север, — как бы оправдываясь, сказал он. — Я хотел освободить Брана и Рикона, но я не думал… мне и в голову не пришло, что Теон способен причинить им какой-то вред. Если бы я…
— Теперь уже поздно для «если» и мальчиков уже не спасти, — молвила Кейтилин. — Нам остается одно: мстить.
— Согласно последнему известию, полученному нами, сир Родрик разбил островитян у Торрхенова Удела и собирал у замка Сервин войско, чтобы идти на Винтерфелл, — сказал Робб. — Может быть, замок уже в его руках — мы долго не имели оттуда никаких новостей. И как быть с Трезубцем, если я поверну на север? Я не могу просить речных лордов бросить на произвол судьбы собственную землю.
— И не надо. Предоставь им защищать свое и ступай отвоевывать Север вместе с северянами.
— Но каким образом твои северяне попадут на Север? — спросил Эдмар. — Закатное море во власти Железных Людей, Ров Кейлин — тоже. Еще ни одной армии не удавалось взять Ров Кейлин с юга. Даже идти туда было бы безумием. Мы можем попасть в ловушку с островитянами впереди и разгневанными Фреями сзади.
— Фреев надо вернуть назад, — сказал Робб. — С ними мы еще можем надеяться на успех, без них я никакой надежды не вижу. Я готов дать лорду Уолдеру все, что бы он ни потребовал… свои извинения, почести, земли, золото… должно же быть что-то, способное польстить его гордости.
— Не что-то, — сказала Кейтилин. — Кто-то.
Джон
— Ну как, достаточно велики они для тебя? — Снег летел в широкое лицо Тормунда, тая на волосах и бороде.
Великаны, покачиваясь на своих мамонтах, попарно ехали мимо. Конек Джона беспокойно топтался, глядя на такое диво, и неизвестно, что пугало его больше — мамонты или наездники. Даже Призрак отступил на шаг, безмолвно обнажив зубы. Мамонты намного превосходили величиной даже его, большого лютоволка, и их было много, очень много.
Джон успокоил коня и принялся считать великанов, выезжающих из снега и бледного, клубящегося над Молочной тумана. Он перевалил за пятьдесят, когда Тормунд что-то сказал и сбил его со счета. Всего их, должно быть, несколько сотен — все едут и едут, конца им нет.
В сказках старой Нэн великаны были просто громадными людьми, которые жили в огромных замках, сражались огромными мечами, и в каждом их сапоге мог спрятаться маленький мальчик. Эти походили скорее на медведей, чем на людей и были такими же волосатыми, как мамонты, на которых ехали. Пока они сидели верхом, трудно было судить об их истинном росте. В них, должно быть, футов десять,
Да ведь это на них не звериные шкуры, понял Джон. Это их собственная шерсть. Ниже пояса она гуще, вверху пореже. Смрад от них идет такой, что с ног валит, но, может, это мамонты так пахнут. И Джорамун затрубил в Рог Зимы и поднял из земли великанов. Джон искал мечи десятифутовой длины, но видел только дубины. Одни были просто сухими деревьями с еще сохранившимися обломками ветвей, к другим были привязаны здоровенные камни. В сказке не говорилось, может ли Рог снова погрузить их в сон.
Один великан по виду казался старше остальных. Шерсть у него поседела, и такая же седина покрывала шкуру мамонта, на котором он ехал, — тот был крупнее всех других животных. Тормунд прокричал ему что-то резкое и звучное на непонятном Джону языке. Великан открыл рот, полный огромных прямоугольных зубов, и произвел нечто среднее между отрыжкой и рокотом грома. Джон не сразу понял, что он смеется. Мамонт повернул к людям свою массивную голову и прошествовал мимо, пронеся громадный бивень над самой головой Джона и оставив громадные следы в свежем снегу и мягком речном иле. Великан что-то крикнул Тормунду на том же языке.
— Это кто, их король? — спросил Джон.
— У великанов нет королей, как нет их у мамонтов, белых медведей и китов, плавающих в сером море. Это Мег Мар Тун Доб Вег, Мег Могучий, можешь стать перед ним на колени — он возражать не будет. Коленки-то у тебя небось так и чешутся, до того им не терпится согнуться перед каким-нибудь королем. Смотри только, чтобы он на тебя не наступил. Великаны видят плохо, и он может не разглядеть мелкую ворону у себя под ногами.
— А что ты ему сказал? Это древний язык, да?
— Да. Я спросил, не на своем ли родителе он верхом едет — уж больно они похожи, только от папаши пахнет получше.
— И что он тебе ответил?
Тормунд Громовой Кулак расплылся в щербатой улыбке.
— Спросил, не моя ли это дочурка рядом со мной, с таким гладким и розовым личиком. — Тормунд отряхнул снег с плеч и повернул коня. — Он, наверно, еще ни разу не видал безбородых мужчин. Поехали назад. Манс злится, когда меня нет на месте.
Джон последовал за ним к голове колонны. Новый плащ тяжело давил ему на плечи. Плащ был сшит из немытых овечьих шкур овчиной внутрь — одичалые говорили, что он не пропускает снега, а по ночам хорошо держит тепло. Но Джон и черный свой плащ при себе оставил — тот, свернутый, лежал у него под седлом.
— Это правда, что ты однажды убил великана? — спросил он Тормунда. Призрак молча бежал рядом, оставляя на снегу отпечатки лап.
— Ты сомневаешься, что мне это под силу? Тогда стояла зима, а я был еще мальчишкой, глупым, как все юнцы. Я заехал слишком далеко, лошадь моя пала, а тут еще и вьюга началась. Настоящая, а не легкий снежок вроде этого. Я знал, что она меня прикончит, поэтому нашел спящую великаншу, вспорол ей брюхо и залез туда, внутрь. Там я, конечно, согрелся, зато чуть не задохся от вони. А хуже всего, что весной она проснулась, решила, что я ее новорожденный младенец, и кормила меня грудью целых три месяца, пока я не сбежал. Хар-р! Впрочем, я и до сих пор еще скучаю по вкусу великаньего молока.