Шрифт:
Глава 1
Из-за невысоких распахнутых, настежь мутных окон, а местами и попросту вывалившихся наружу покосившихся аляповатых рам, низкого, приземистого, будто вросшего в землю замка, вырывались, разлетаясь далеко окрест истошные крики, периодически срывавшиеся на пронзительные завывания. И с каждой новой нотой, количество желающих присовокупить свой собственный голос в геометрической прогрессии только возрастало. Так мог шуметь старинный дворец начинённый, точно голова дурака причудливыми идеями, рассерженными привидениями, чей вековечный покой был грубо нарушен самым бесцеремонным образом. Бряцанье и лязг металлических предметов в купе с грохотом поспешно опрокидываемой мебели служили дополнительным аккомпанементом к всевозрастающим воплям и суровым угрозам адресованных, правда, неизвестно кому.
Казалось сам замок разбуженный истошным рёвом, подобно древнему окаменелому исполину, внезапно пробудившемуся от долгого летаргического сна, выплёскивал наружу всё накопившееся за долгие-долгие годы спячки нерастраченные эмоции. С сумбурной очерёдностью и очевидной неразберихой окна-глазницы озарялись оранжевыми сполохами мечущихся в хаотичном беспорядке огоньков исходивших от чадящих факелов.
Гармонично,
Общий гвалт был слегка разбавлен шумом битого стекла, прозвучавшего громким аккомпанементом крикам внутри замка. Заставив таращившего жёлтые блюдца глаз филина, что с неприсущим этим птицам крайним любопытством, подглядывал сквозь окна, следя за всеми перипетиями происходящего внутри беспокойно ухнуть и суетливо переступив с места на место захлопать крыльями, словно аплодируя. Не успели осколки просыпаться мелким каскадом дождя на пыльную давно не знавшей метлы дорожку, поросшую сорной травой, как из арочного, проёма выпорхнула, сильно размытая тьмой человеческая фигурка. Недолго паря, так как этаж всего-то был первым, она мягко приземлилась на свои двои и, не теряя ни единой лишней секунды, бросилась бежать прочь, будто за ней гнались все нечистые силы разом взятые, обитавшие в замке. Вот только тут невольно вставал вопрос – непонятно зачем стоило бить стекло, когда все окна и так держали распахнутыми, впрочем, этот факт неосознанного вандализма можно было легко списать на крайнюю спешку. Направление таинственная фигура избрала, не в сторону, запертых высоких врат с когда-то давным-давно острыми пиками на верху, а совсем иную противоположную ей, где виднелись очертания окаймлённые плющом высокого забора, опоясывавшего владения хозяев замка. Вслед тени из раззявленных как беззубая пасть окон полетели грязные ругательства, угрозы, бряцанье оружия призывы «немедленно остановиться или в противном случае хуже будет». В ответ тень лишь прибавила ходу, чем ещё больше раззадорила тех, кто пока что находился внутри замка. Но это дело было времени, причём достаточно непродолжительного. Забряцали замки, предваряя собой открытие массивных дубовых створок дверей, дружной топот ног ознаменовал скорую неизбежную погоню.
Молодая луна недоумённо таращилась со своей немыслимо далёкой высоты, на то, как земляне умеют развлекаться летними вечерами там, в низу на далёкой, недоступной лунянам земле. Мы же в свою очередь не станем вдаваться в ход мыслей ночного светила, оставив высшие сферы звездочётам и обратимся, непосредственно к тому, что происходило сейчас во дворе неизвестного замка. А там, с шумным лязгом хлопнули мощные засовы, заскрипели несмазанные петли, предвещая собой, неизбежное открытие замковых врат, что за миг не замедлило произойти. Надрывно горланя и улюлюкая, из тесноватого освящённого дюжиной факелов проёма выплеснулась наружу пёстрая разношерстная толпа. Сперва их действительно можно было спутать с привидениями, ибо у доброй половины из них цвет лица отливал такой насыщенной синевой, что определённо создавалось стойкое впечатление, что это ожившие мертвецы поднятые силами зла. Но внимательно присмотревшись, а ещё лучше принюхавшись, становилось сразу понятно, что это никакие не фантомы, а просто взбешенные стражники, выдернутые из сладкой пьяной дремоты. Наспех одетые, ржавые кирасы и непропорционально крупные шлемы, смахивающие более на котелки для варки щей, чем на грозный атрибут воина-стражника красовались на каждом втором. Остальные в лучшем случае довольствовались самодельными копьями или обыкновенными колунами. Горящие злобой воспаленные глаза не предвещали ничего хорошего виновнику ночной побудки.
Мощное амбре стражников, опережавшее их на добрый десяток ярдов, заставила охотничьих псов имевших острый нюх жалобно скулить не в силах вынести ядрёный дух самопальной скрутиловки. Мощного, безжалостного напитка выгонявшегося из всего чего не жалко и что находится под рукой, напитка, не щадившего никого, кто имел неосторожность выпить его, перед этим трижды не отфильтровав. Сей колоритный сброд, гордо именующий баронской гвардией толкаясь и мешая друг другу сумел-таки приобрести некое подобие строя благодаря главным образом стараниям единственного трезвого человека в отряде – их командира, раздававшего налево и направо увесистые тумаки неродовым подчинённым. Сгрудившись, в следствии метким и чувствительным зуботычинам вокруг него и выслушав в короткой, но весьма доходчивой форме, что он думает про них и чего хочет, они бегло рассыпались по сторонам выполняя приказ.
Небольшая кучка бросилась в сторону псарни, ругаясь, на чем свет стоит, и суетливо принялась раскрывать дверцы вольеров, выпуская на свободу бьющихся в истерике гончих. Последние в предчувствии жаркой (хотя бы по той причине, что на дворе стояло лето) погони, а возможно и, желая, как можно скорее ускользнуть от нестерпимого для чувствительного носа животного духа жутких испарений скрутиловки распространявшейся от стражников свирепо скалились, нетерпеливо покусывая поводки. Остальная стража, придав синюшным лицам грозное воинственное выражение, обнажив дешёвые образчики мечей, принялась шумно прочёсывать прилегающие к замку территории: запущенные аллеи, заваленные всевозможным хламом дворик, подсобные помещения, садик, давно превратившийся в непроходимые заросли одичавших фруктовых деревьев и хаотичным переплетением колючих кустарников. Сквозь которые, стремительным галопом с прыжками через препятствия неслась таинственная тёмная фигура, огибая островки слишком густо разросшихся деревцев королевской абрикосы. Тут следует сделать небольшое отступление. Почему, вы спросите «королевская»? Что в этом обычном фруктовом дереве королевского? Ответ на этот вопрос давала старая или как кому нравится древняя легенда. Гласившая, что неимоверное количество веков тому назад в Бурляндии(имеется в виду название королевства) правил могущественный и непобедимый король Шалопай Второй, внушавший страх врагам и вызывая раболепный трепет подданных. Одна часть историков рисует его, как высокого широкоплечего воителя, с острым, будто у орла взглядом. Другая же часть описывает, его, как мелкого…впрочем, последние согласно печальной статистике долго не живут, или вынуждены по причине крайней важности покинуть пределы королевства… так, вот ближе к теме садоводства. Великого монарха, на протяжении непомерно долгих лет мучила пренеприятнейшая хворь именовавшаяся «Каменным стулом». Отчего вечно хмурое, страдальческое выражение лица придавало его славе ещё более мрачности. Жаль, но портрета анналы истории для будущих поколений не сохранили. Так, что остаётся верить историкам на слово (оговорка, правильным историкам). Что только не предпринимал несчастный Шалопай Второй, какие немыслимо из чего приготовленные микстуры не вливал себе внутрь, к каким знатным лекарям и известным знахарям не обращался. Ничего не помогало. Служители традиционной и нетрадиционной медицины (в чём меж ними заключаются различия, знали лишь они сами и то приблизительно) дружным хором разводили руками не в силах одолеть эту болезнь. Так бы, наверное, и отправился в край предков король – страдалец, кабы в один из прекрасных дней в городе не объявился заморский купец. За истечением долгих лет, как это часто бывает, имя его стерлось из истории. Так вот, прослышав про недуг Шалопая Второго, он, не медля ни минуты, отправился в королевский замок. Где преподнёс его величеству широкую фарфоровую вазу, наполненную до верха спелыми сочными фруктами, дотоле неизвестные никому. Диковинные плоды на зависть знахарям и наперекор научно-обоснованным доводам дипломированных лекарей, возымели неожиданный эффект. И вот впервые за двадцать с гаком лет, могущественный воитель, гроза врагов и отец всей Бурляндии, без клизм и прочих медицинских инструментариев, самостоятельно посетил отхожее место. В тот же день был объявлен пир, в честь сего знаменательного события. (Оно приходится на 16 агуста и носит названии «День облегчения») В этот день были помилованы и отпущены на все четыре стороны годами томившиеся в сырых темницах узники. На площади городов и городишек выкатывались бочки со скрутиловкой и бесплатно разливали всем желающим. Правда, желающих оказалось несравненно больше количества содержимого в подвалах пойла. Из-за чего чуть не вспыхнула народное восстание. Но, это уже совсем иная история и к нашей теме не имеет никакого отношения. Купцу, же за его значимую услугу короне был жалован, равный его весу мешок высшего качества поддельных динариев. А также выдан бесплатный билет на корабль обратно на родину. Из оставшихся после абрикос косточек садоводы вырастили саженцы и рассадили их по всему королевству. С тех самых пор и прозвали их «королевскими абрикосами».
Незваный посетитель чужих баронских покоев, заприметив за собой нарастающую погоню отбросив, куда подальше свой грациозный мягкий бесшумный бег, ставший совсем бесполезным в столь удручающей ситуации и уже не разбирая тропы, на всех парах помчался к спасительной ограде. Его по-прежнему отвлекали, задерживая движение ветки абрикосы, нещадно хлеставшие по лицу. Кустарники ежевики, будто предчувствуя появления чужака, безжалостными каскадами острых колючек впивались в тёмные облегающие движение лёгкие сапоги, цеплялись за одежду в отчаянной попытке задержать его или хотя бы замедлить движение. Некстати подвернувшийся под мягкий кожаный носок ботинка камень разом сбил темп, едва не заставив беглеца растянуться плашмя на земле. Избежав падения каким-то чудом, он, быстро перегруппировавшись, продолжил движение, хотя уже и не такое стремительное как прежде. При этом манёвре стало видно, что фигура имеет отчётливо мужские признаки пола. Столкновение с неожиданным препятствием не прошло для возмутителя спокойствия бесследно, резко сбросив обороты, и, подволакивая ушибленной ногой терпя острую боль, он вприпрыжку засеменил дальше. Благо до каменной стены ограждения оставалось совсем недалёко. Но и преследователи, сориентировавшись, двигались в правильном или же с точки зрения для беглеца неправильном направлении, сужая кольцо огней вокруг него, словно разъярённые глаза детей преисподней, шарили, высматривая вёрткую жертву. Истошный лай собачей своры, свидетельствовал о взятии верного следа и неизбежности встречи, если она, жертва не прибавит скорости. Губы беглеца сжались в тонкую линию. Не теряя драгоценные крупицы времени, он что есть силы, рванул прямо в заросли орешника. Тягучий летний воздух мягкой преградой встретил его там. И тут ночное небо осветилось блеском молнии.
–Яснолицый Мирус!
Сорвалась с его губ. В тот короткий миг, когда стало светло, как днем можно было отчетливо разглядеть, что под капюшонном таинственной фигуры скрывалось довольно симпатичное лицо молодого человека пребывавшего где-то на пороге тридцатилетия. Сейчас выражение его свидетельствовало об одном – то чего, он больше всего опасался, случилось. Проснулся и начал бушевать, а именно творить волшбу, маг барона Цахес Цугубер. Крохотный, золотисто-огненный шарик, пролетел в ярде от него, врезавшись в древнюю поросшую лишайником кладку забора. Выбив разноцветный сноп искр и мелкое каменное крошево. В воздухе запахло озоном вперемежку с прогорклым дымом зажаренного мха.
Наш таинственный незнакомец, отработанным до автоматизма приёмом закинул на забор верёвку с металлической кошкой на конце. Миниатюрные крюки, звякнув, цепко вгрызлись в швы между камнями. Дёрнув для пущей надёжности один раз за конец верёвки и удовлетворившись в надёжности крепления, он, насколько позволяла саднящая боль в ступне, принялся карабкаться наверх.
Словно ожидая этого самого момента, из зарослей вырвалась лохматая гротескная туша четвероного чудовища. Ночную тьму подсветили налитые кровью глаза волкодава. В обрамлении свалявшейся шерсти двумя рядами щерились молочно-белые клыки, что с лёгкостью могли конкурировать с львиными.
–Да-ав-в!!!
Издав низкий утробный рык, зверь не раздумывая прыгнул. На единый короткий миг показалось, страшные челюсти неизбежно сомкнутся на поджарой мускулистой голени беглеца и с жутким хрустом ломаемой кости увлекут вниз за собой. Когда движимая внутренним должно быть уже выработанным годами инстинктом, в последний момент предполагаемая жертва сделала резкий молниеносный рывок вперед, и ушла от, казалось неминуемой встречи с зубами лохматого монстра.
Большущие лапы волкодава с громким шорохом сползли с шершавой поверхности стены. Поняв, что добыча ускользнула из-под самого его носа, ночной сторож разразился хриплым захлёбывающимся лаем.