Буря
Шрифт:
— Пройдя район вашего местонахождения на шестнадцать часов, то есть на время получения от вас последних сводок, — продолжал голос, — двенадцать «РТ» и три эсминца дошли до берега. В море была обнаружена разбитая шлюпка и спасательные круги с «РТ 90». Поиски решено продолжать по побережью и островам.
В каюту вбежал Овчаренко с пачкой карт в руке. Студенцов отобрал одну из карт и склонился над нею. Медленно и отчетливо голос из репродуктора перечислял местонахождение и направление пути каждого «РТ», каждого эсминца, каждой береговой поисковой партии. Студенцов отмечал их на карте стрелками. Из-за его спины мы смотрели на карту. Вот за этим маленьким
— Выйдя из губы, — сказал голос, — тральщик направится к островам Старовер и Ведьма и обойдет каждый из них вокруг.
Он продолжал ещё говорить, но мы больше не слушали. Капитан циркулем измерял расстояние.
— С изгибами миль тридцать, — сказал он, — четыре, часа, ну, будем считать пять. — Он сложил карту и сел на койку. — Отдохнем, позавтракаем, — и, пожалуйста, судно подано.
— Подавайте сигналы, — говорил голос, — спокойно ожидайте помощи. До свиданья. Через час вызовем вас опять.
Голос замолчал, и Фетюкович выключил аппарат.
— Электричества жалко, — объяснил он. — Надо экономить аккумуляторы.
Я снова залез на верхнюю койку и с наслаждением вытянулся на постели. Я всё-таки очень устал. Я с удовольствием бы уснул, но боялся, что меня не разбудят на вахту, а мне ужасно не хотелось оказаться слабей и беспомощнее других. Внизу подо мной шла неторопливая беседа.
— Вы, Свистунов, в первый раз тонете? — спросил Овчаренко.
— Что вы! В первый раз я семнадцати лет тонул.
— Расскажи, пожалуйста, — попросил Фетюкович.
— Да это долго, и кое-кто уже слышал.
— Подумаешь, — вмешался Донейко. — Я, пожалуй, только один и слышал. Не ломайся.
— Да что ж, — Свистунов пожал плечами, — я могу рассказать.
Раньше, знаете, зимовали мы у себя в Заонежье или на Печоре, а на лето ездили промышлять сюда, на Мурманский берег. И вот, году не то в двенадцатом, не то в тринадцатом кончили мы осённую, и пора было уезжать, но нам с товарищем, с которым мы промышляли летом, надо было с купцом Милгой кончить расчеты: сколько забрано, сколько рыбы сдано. Пока Милга рассчитает нас, мы ещё промышляли!
Наживили мы ярус, поехали на море часов в семь поутру. Ярус выметали и убежали к острову Олень. Было на шнёке нас трое: я — мне тогда лет семнадцать было, первый год промышлял — и два камрата: один некто Александр, Сашка, средних лет, хороший рыбак, и второй — Новожилов. Он у купца арендовал шнёку, на которой мы промышляли, и был у нас за старшого.
Убежали мы к острову Олень, и как ехать нам выбирать ярус, пал сильный ветер. Перед вечером ярус мы кое-как выбрали, попало пудов восемьдесят трески. Потемнело, и ветер сильный. Ну куда же нам? В Териберку попадать — ветер против не пускает.
Кинули якорь — под берегом отстояться. Ночь, темно, сентябрь уже, и шторм сильный. Ну а под берегом тихо — ветер с горы. И на шнёке в концах заборницы — можно укрыться от дождя или повалиться. Мы дождевую одежду раздели, но остались в сапогах.
— Ночь перестоим, — говорит Новожилов, — утром рассветится, в Кильдин или в Териберку попадать станем.
Вот рассветилось. Ветер переменился, в губу стало забирать. Новожилов говорит:
— Давай будем приготовляться. Из губы выбежим как-нибудь — под парус станем.
Парус приготовили, якорь стали поднимать — канат лопнул. Волна сильная. Парус подняли — брасы порвало, погудало выкинуло за борт, — рулем действовать невозможно. Парус затрепыхался — разорвало его. Нам уже и бежать нечем. Мы давай отгребать — никак невозможно. Волна сильная. Вот нас и прибило на берег. Наш старшой на заборницу выскочил, закричал:
— Ребята, выскакивай на берег!
Я посмотрел — берег крутой, захватиться не за что. Александр кричит:
— Стой, не выскакивай!
А наш старшой, Новожилов, уж выскочил. Его волной с берега сбросило. Он в море попал под шнеку. Там его и зашибло. Мы поглядели с Александром, — видно — только дождевой одежды полу понесло. А потом и это исчезло. Вдвоем остались. Не стало товарища. Надо нам, значит, вдвоем спасаться.
Александру вера была обронить мачту и положить поперечно, чтоб шнека не опрокинулась. Он ванты отдал, хотел мачту обронить — его волной из шнека вон вытянуло. Волна прокатилась, я остался в шнеке один. Стою на носовой заборнице, вижу — товарищ мой в море сажени за две. Я ему помахал рукой, он мне сигнал подает. У нас буглинный шест был запихан в дырки, чтоб его волна не вынесла. Я этот шест ему и вытянул. Только я до него достал и он на шнеку влез — волна через нас перекатила. Я стою, зуб на зуб не попадает, холодно, и понимаю, что не продержаться, а ему ещё хуже — фыркает и глаза трет.
— Сашка, — кричу, — скачем на берег! — А он мне кричит:
— Подожди, не выскакивай, пусть волны обойдутся.
Ну, тут как будто действительно тише стало. Мы и прыгнули. Я-то как в воду попал, совсем было и ослеп и оглох, а он изловчился как-то, сам вылез и меня за руку вытянул.
И вот вылезли мы на берег, холодные, мокрые, — и ни спичек, ни хлеба.
Как отлежались немного да отдышались, так меня всего от голода и свело. А кругом от ягод морошки в глазах желтит. Я привалился, ем, отойти не могу, а Александр мне:
— Не ешь, не ешь! Тощому нельзя ягод помногу есть.
Еле он меня оттащил, посадил в заветерье и объясняет:
— Слушай ты, — говорит, — меня, Свистунов. Опомнись ты бога ради, несчастный ты человек. Похлопай ты себя руками, согрейся. Нужно нам идти в становище.
А было это в губе Типонихе, между Малым Шоленьем и Кильдином. И нужно было нам перебрести реку Типониху. А река эта не глубока, а быстра. Нельзя брести — собьет. Пошли мы кверху. Не знали, мелко ли, потом думаем: что ж, давай перебредем. Перебрели кое-как, пошли версты четыре до реки Климковки. Я версту шел, потом изнемог. Молодой ещё был, устал, истощал. Александр меня кое подведет за руки, кое волоком подтянет. Ещё нам дождя и ветра послало навстречу. Идти тяжело. Голову положишь книзу и так идешь. Я прямо осиротал весь. Дошли до речки, а тут ещё с высокой горы спускаться. Александр, меня тянувши, сам стал из сил выбиваться. Усадил он меня за камень в заветерье.