Буря
Шрифт:
Маленькая круглая металлическая штанга покатилась по полу и угодила в лужу геля, растекающуюся по сторонам от Тартаса.
— Я еще подумал, зачем равнерийцу возить с собой икону в металлической рамке, если символы древнего мира чтят только аскийцы?
— А может я ортодокс? — хмыкнул Тартас, поднимая с пола свой амортир.
— Верить в ортодоксальное учение о Боге не запрещается, — с презрением ответил Вильям.
— Как и прятать в рамке амортир, — Тартас встал и пошатнулся. — Но ты не погнушался более внимательно порыться в моих вещах и даже достать икону, чтобы разобрать рамку.
— Я вернул
— Ну, не всем же быть новыми пророками, как Инаг, — Тартас прижал амортир к виску и закрыл глаза.
Раздался красивый мелодичный звук, словно звон камертона, и вибрации амортира распространились по помещению.
— Прекрати! — рев Вильяма заставил Тартаса отнять амортир от виска и открыть глаза.
— Ты лечишь препаратами, а я воздействую на людей колебаниями самой материи, — ответил Тартас. — Ты веришь, что после смерти наше сознание либо сольется с сознанием Инага, и мы продолжим жить вечно в его информационной обители, либо будем изгнаны оттуда за грехи, как предательница Сахида, убившая твоего пророка. Я верю, что у меня есть душа, которая либо вернется к Богу, либо переродится в новом теле. Архаично? — Тартас пожал плечами. — Аскийцы и другие последователи ортодоксального учения о Боге так не считают. Ты с гордостью называешь себя врачом, а таких, как я, с презрением кличешь «шаманами». Но ты забываешь, Вильям, что цель у нас одна, хоть и средства достижения ее разные.
— Шаманы без амортира ничего не могут! — Вильям вскинул подбородок.
— Точно так же, как и врачи ничего не могут без своих инструментов и лекарств, — Тартас одарил Вильяма снисходительной усмешкой.
— Ты лечишь Аудроне, — произнес Вильям. — Поэтому командование приставило тебя к ней.
— Причин много, — пожал плечами Тартас. — Углубляться только в одну — значит не видеть всей картины целиком.
— У нее иммунодефицит. И пока ты был не в строю, ее состояние ухудшилось. Но иммунодефицит — это симптом. Чем она больна, Тартас?
— Тем, что твои лекарства вылечить не смогут, — Тартас сжал амортир в ладони и, шаркая ногами по полу, поплелся в душ. — Не советую рассказывать кому-либо о нашем разговоре. В противном случае мне придется написать на тебя донесение, после которого я не ручаюсь за твою безопасность, — ноги заплелись, и Тартас едва не упал.
Вильям даже с места не сдвинулся, чтобы ему помочь.
— Если у нее серьезное заболевание… — начал было говорить Вильям, но Тартас его перебил.
— Если бы тебе хотели рассказать о ее состоянии, они бы уже это сделали, — отчеканил он.
— Кто «они»? — спросил Вильям.
— Те, кто обо всем знают, — Тартас дошел до двери в душевую и коснулся пальцем датчика на стене, чтобы ее открыть.
— Если ее жизни угрожает опасность, Киаран должен быть в курсе, — настаивал Вильям.
— Нам всем угрожает опасность, Вильям, потому что мы на войне, — ответил Тартас и скрылся в душевой.
Он долго приходил в себя после этого разговора. Тартас прекрасно понимал, что Вильям непременно доложит Киарану о случившемся. Следовало предупредить Аудроне у том, что череда вопросов снова обрушится на ее голову. Мало ей проблем, так еще и из-за Тартаса придется изворачиваться и лгать.
Аудроне
Дверь в каюту открылась и в нее вошел Киаран.
— Стучать не учили, капитан? — Аудроне села на кровати.
— Есть разговор, — он подпер спиной дверь стенного шкафа. — Камеры я отключил.
— Отлично! — Аудроне начала распускать узел на затылке. — Совместим неприятное с полезным. Что за информация на носителе? — она потрясла головой, чтобы распушить волосы.
— Запись твоих допросов после неудачного эксперимента.
Аудроне застыла с опущенной вниз головой, а потом начала смеяться.
— Умно! — запрокинула голову назад. — Как думаешь, зачем им сливать эти записи, — она задумалась, — тебе?
— Чтобы я перестал тебе доверять, если все же начал, — Киаран сложил руки на груди, глядя на Аудроне. — Вильям нашел в каюте Тартаса амортир.
Аудроне поджала губы и многозначительно кивнула.
— Не повезло… Тартасу, — произнесла она. — Но рано или поздно кто-нибудь из вас все равно бы узнал.
— Ты обо мне и Вильяме говоришь?
— Нет, об Око и Шори! — выпалила Аудроне.
— Сейчас я злюсь, а не ты, — напомнил Киаран.
— В свободе выражения эмоций я тебя не ограничиваю, — развела руками Аудроне. — Только не придуши меня в гневе. Это, пожалуй, единственное, чего мне стоит опасаться.
— А как мне реагировать, если ты только и делаешь, что врешь! — взорвался он. — Я за всю жизнь столько лжи не переварил, как за эти восемь дней, проведенных рядом с тобой! Неужели так трудно взять и сказать мне правду? Или для тебя это невыполнимая миссия?!
— А вот и дженерийский нрав, — обреченно констатировала Аудроне и опустила плечи. — И это ты мне еще даже браслета верности не подарил. А что будет, когда подаришь? — она пытливо взглянула на него.
— Если и дальше так пойдет, то никакой сделки между нами не будет, — более спокойным тоном произнес он. — Ты меня и мою команду втянула в какое-то дерьмо, и мы плывем в нем, а берега все не видать. Интересно, что мне скажет твоя мать, если я свяжусь с ней и расскажу о нашей сделке и твоих теориях заговора?
— Тогда ты и твоя команда умрете, — вздохнула Аудроне и встала.
Один шаг, и объемная грудь прижалась к его груди, а луитанские зеленые глаза смогли взглянуть в его разгневанное лицо с расстояния менее десяти сантиметров.
Даже таким разозленным он казался ей привлекательным. И хотя громкие звуки его голоса на самом деле пугали Аудроне, ему она в жизни в этом не признается. Потому что с испугом в ней появилось и чувство стыда за то, что врет и использует. Вспышка гнева Киарана вряд ли вызвана ложью Аудроне. Скорее всего он сам не отдает себе отчет, что ее вранье бесит только потому, что Киарану на нее не плевать. Было бы ему наплевать, он бы не устроил этой сцены и не пытался показать свою надменность и отстраненность сегодня за завтраком. Если бы Киарану было все равно, он бы улыбался ей и задавал вопросы по существу, пытаясь получить информацию более тонкими и действенными методами.