Бусый волк. Берестяная книга
Шрифт:
— Не оборачивайся! Бежим!
Синеока, конечно же, оборачивается.
От яростного рывка брата её ноги почти отрываются от земли, но она успевает увидеть: за ними гонятся двое. У них берестяные личины, но нужны им не пряники, как ряженым в Корочун. Они пугают не понарошку…
А потом сзади раздаётся вскрик, и один из разбойников падает. В спине у него стрела. Кто из обозников её выпустил? Никогда она этого не узнает.
Синеока горько плачет на бегу. Там, сзади, страшно кричит умирающий Рыжий.
…Разбойник в личине, склонившийся было над упавшим, с руганью выпрямляется. Перешагнув через убитого, он вновь пускается за детьми. Скоро он их настигнет. Шустрый мальчонка, пожалуй, ещё заставил бы за собою побегать, но с девчонкой на руках ему не уйти…
Иклун вдруг разжимает ладонь и отталкивает Синеоку:
— Прячься! Беги во-он туда!
Она не успевает заметить — куда.
Она пытается вновь как можно крепче за него ухватиться, но брата уже нет рядом. Он во все лопатки бежит от неё в чащу, уводя за собой страшного человека в личине…
…Увидев, как дети неожиданно прыснули в разные стороны, разбойник вновь выругался. И, не раздумывая, бросился за мальчишкой. Этого ловить надо сразу, упустишь — ищи потом. Девчонка всё равно далеко не убежит, мала слишком. Никуда не денется, вон, стоит на месте, ополоумевшая от страха…
Мгновение спустя Синеока всё-таки побежала. Но не обратно к обозу, как ей хотелось, и не куда-то прочь, как велел брат. Ноги сами несли её в ту же сторону, куда умчался Иклун.
Никогда прежде Синеоке Волчишке не бывало страшно одной в лесу…
Лес и теперь не предал её. Цепкий куст ухватился за рубашонку, ловкий корень подставил подножку, чтобы уберечь дитя неразумное, не дать себя погубить. Споткнулась Синеока и скатилась под валежину, в старую барсучью нору. И густой черничник, расправившись, укрыл её от недоброго глаза.
Разбойник, нёсший на плече оглушённого мальца, протопал в двух шагах, но ничего не заметил. Потом, связав Иклуна, он ещё поискал Синеоку, вот только шарил он совсем в другой стороне. Где ж было догадаться чёрной душе, что перепуганная малявка кинется не спасаться, а спасать своего любимого брата!
Он поискал бы, ещё и, быть может, допытался бы по следам, но пришлось уходить. Лихой купец Горкун Синица отстоял свой обоз.
…Очнувшись, Синеока снова отправилась искать брата. А когда разгадала, что с ним случилось, вернулась к телеге. Нашла отца и одну за другой вытащила из его тела пять стрел. Вынула из мёртвых рук топор и тяжёлый боевой нож. Земля вокруг была насквозь пропитана кровью. И его, и вражьей, и Рыжего.
Прикрыв глаза отцу, Синеока освободила от сбруи затихшего коня. Стала собирать сброшенные с телеги мешки, складывать в лубяные короба тонкие глиняные мисы — работу отца. В это время веннскую девочку заметили обозники.
«Дитятко, — ласково спросил Горкун, — а братец твой где? Не видала?»
Синеока хотела ответить взрослому вежливо, как учили дома. Но не вспомнила человеческих слов, лишь замычала…
МКОМА-КУРИМ
Несколько дней спустя венны из рода Волка всё обихаживали деревья, погубленные Змеёнышем. Работа поначалу казалась им неподъёмной и непосильной, но зря ли говорят: глаза страшатся, руки делают. Дальний конец Следа оставался ещё очень неблизок, но и расчищенный участок как-то вдруг перестал казаться маленьким и ничтожным, и стало ясно, что для достойного завершения работы сил хватит вполне. Деревьям будет дарована новая жизнь, возможность служить добрым людям. Не только Волкам. Поначалу очищенные от сучьев брёвна стаскивали прямо в деревню. На починку изб, на новые амбары, на крепкий тын выше прежнего… Но быстро поняли, что леса слишком много, и стали укладывать излишек прямо на месте. Потом брёвна собирались постепенно скатить к Звонице, благо Змеёнышев След пролёг вдоль реки. Уже не торопясь скрепить их в плоты — и по осенней большой воде пройти сперва в недальнюю Светынь, а там сплавить добытый лес и в сам Галирад. Сольвеннская столица была огромным городом где вечно что-то горело и заново строилось, там пришлые мореходы чинили свои корабли, там укладывали мостовые поверх сгнивших и расщеплённых… Всякому бревну служба найдётся, только давай!
И кто-то уже вспоминал, что за красный веннский лес в Галираде всегда предлагали красную цену.
На расчищенном Следу отдельно громоздились стволы благородных сосен, неохватные, многосаженной длины и прямые, как солнечный луч. Им — первая честь, но у бережливого хозяина ничто пропасть не должно. Дойдут руки даже до самых корявых, гнутых, битых в щепы деревьев. Станут Волки мастерить чашки, ложки, прялки, обдерут луб и устроят прочные короба, из твёрдых сучков наделают деревянных гвоздей. Выдолбят причудливый пень и соорудят почётное сиденье для большухи, чтобы вести в общинном доме важные разговоры.
А распоследние обломки-обрубки, которых под ногами неисчислимое множество, свершат едва ли не самое главное — несколько зим и лет будут греть Волков, сгорая в печах…
На месте непотребного завала постепенно возникала опрятная широкая пасека, [9] размежёванная ровными клетками брёвен. Не клетки — глазу отрада. Лесина к лесине, и всё укрыто, чтобы дождь не мочил, зато свежий ветерок всё насквозь беспрепятственно продувает. Так, чтобы за лето древесина просохла, но в самую меру, не утратила прочной вязкости, осталась живой и пригодной для доброго строительства.
9
Пасека — здесь: просека. Привычное нам значение это слово приобрело от обыкновения устраивать пчельники на лесосеках.
Поначалу Волки шли на работу, как на последний свой бой. Но, когда оказалась достигнута половина Следа, надсаживаться перестали. Труд от зари до зари, до отупляющей смертной усталости, — это на край, это если от смерти надо спасаться. Это, к примеру, как в год, когда началась Великая Ночь. А теперь на что?
— Славная работа должна радость телу и душе доставлять, — сказал слово Севрюк. — Страда страдой, а и пот с лица утереть надобно!
Несколько раз в день Волки затевали передышки, рассаживались на брёвнах и на тёплой земле, потягивали квас, угощались снедью, которую доставляла из деревни быстроногая ребятня. Неспешно беседовали, ощущая, как в гудящее от усталости тело возвращаются силы…