Бык в западне
Шрифт:
— Знаешь, кто это?
Хозяин квартиры молча кивнул.
— А имя?
— Овечкин.
— Это фамилия.
— Ну, Валька.
— Где он живет?
— Раньше жил на Расплетина. — Голос Чирика чуть дрогнул. — Но, говорят, сейчас уехал.
— Куда?
— А мне откуда знать?
Зимин усмехнулся.
— Сказать?
— Ну?
— Он в Медведевский лес уехал. Знаешь где это?
— Где?
— Под Орлом.
— Ну и что?
— А то! — передразнил Зимин. — Он вот приехал в лес с близким корешом, а кореш спать его уложил в лесу, да еще сверху для тепла присыпал хворостом. Вот под хворостом Овечкин и пролежал месяца три. Зверьки рожу пообкусали, уши порвали, как рвали уши бабам в «Икарусе». Ну и все такое прочее. Хочешь, покажу фотографии?
— С меня цветов хватит.
Зимин удовлетворенно рассмеялся.
— Чего-то ты, гражданин Чирик, нервничаешь. Утро раннее, теплое, совсем июльское утро, а ты нервничаешь.
— Да ну, — хмуро сказал хозяин квартиры. — Нисколько я не нервничаю. Не знаю, зачем вы ко мне пришли, но такое, что вы тут рассказываете, я каждый день вижу по ящику.
— Ничего…
— Что хорошо? — не понял Чирик.
— А то хорошо, что я в тебе не ошибся и пришел не зря. Я массу времени потратил на то, чтобы тебя найти. Можешь поверить на слово, массу времени. У нас такая страна, что есть куда спрятаться. Это не какая-нибудь Финляндия и не какое-нибудь княжество Лихтенштейн, правда? Только ты забыл, гражданин Чирик, про законы физики. Даже в очень большой яме дерьмо всегда плавает сверху. От величины ямы вес дерьма не зависит. Как дерьмо ни старается лечь на дно, оно все равно плавает сверху. А яма у нас серьезная. Такая большая и серьезная яма, гражданин Чирик, что даже самое обыкновенное дерьмо начинаешь воспринимать как серьезную субстанцию. — И предложил: — Хочешь,расскажу некоторые подробности об «Икарусе», который шел в Лужники? Или о тех вытаявших под Мариничами «подснежниках»? Или о стрельбе, что случилась на улице Панфилова?
— Зачем мне это?
— Ты что, нелюбопытен?
— Не понимаю, зачем вы ко мне пришли? Вы что,мент?
— Успокойся. Я не мент и не репортер. Я уже сказал, что я не мент и не репортер. Я твоя судьба. И пришел я сюда в такую рань, чтобы посмотреть на тебя и решить, что с тобой дальше делать. Не скрою, в этой квартире я уже бывал. Когда ты уезжал на дачу. Я и на даче твоей бывал, когда ты болтался по своим подружкам. Мне у тебя понравилось. Уютно. Чисто. Никаких следов разврата. Правда, на кухне десяток пустых бутылок… Ну так это объяснимо… Наверное, у тебя бывают приступы беспричинной тоски, а?
— Давайте короче. Плевал я на тоску.
— Ничего, тоска будет, — сухо пообещал Зимин. — Многие плюют на тоску, но мало у кого это получается. Сейчас я нагоню на тебя тоску. Настоящую тоску.Слушай меня внимательно. И думай. И попытайся, пока я говорю, изобрести хоть какую-то версию. Хотя бы из самоуважения.
— Не вам определять мое будущее, — огрызнулся хозяин квартиры. — Было, определяли.
— Ну да, не мне! — усмехнулся Зимин. — Если б не мне, стал бы я тратиться на цветы. Я, кстати, сперва хотел оставить букет в квартире и уйти, а встретиться с тобой уже под вечерок, чтобы у тебя, значит, от цветочного аромата голова пошла кругом. Странно ведь, согласись. Все вроде на замках, на запорах, нигде не нагажено, двери не сломаны, ничто не пропало, а на столе цветы в вазе! А? Я сперва хотел, гражданин Чирик, чтобы ты, увидев цветы в собственной квартире, облазил каждую щель. Чтобы ты, не выпуская из рук «ТТ», забранный с одного из твоих знакомых трупов, заглянул в каждый угол квартиры Чтобы тебе, паскуде, весь день не спалось и не елось. Но потом раздумал. Ты не из таких. Ты не из сентиментальных. Ты бы смылся. Мы бы тебя, конечно, разыскали сразу, это факт, но зачем лишний раз напрягаться? У нас за тобой давно установлено постоянное наружное наблюдение. Ты ведь для нас давно уже не человек, а фигурант. Ты сейчас сидишь и прикидываешь, куда я тебя поведу? Наверное, думаешь, что в тюрьму. В тюрьме ты уже сидел и не умер. Но ты одиночка, ты работаешь сам по себе, ты ведь с настоящим преступным миром по-настоящему и не связан. Своих корешей, которые тебе помогали, ты уже загрыз и забросал хворостом, как того же Овечкина. Тебе, мол, тюрьма не страшна… А я тебе так скажу… В тюрьму, кроме дураков, никто не рвется. Даже знатные ходки туда не рвутся. Воры в законе, которые могут быть уверены в своих особых привилегиях, и те старательно избегают тюрьмы. Ну никак не хотят в тюрьму! Знают, что пусть в тюрьме их место и далеко от параши, только в тюрьме они все равно сидят. Понимаешь? Сидят! Именно сидят. К тому же, тюрьмы нынче прозрачные, ох, совсем прозрачные… Если уж на воле черт знает что творится, то в тюрьмах- то… И думать не хочется! — неожиданно развеселился Зимин — Тебе в тюрьме будет очень неспокойно, гражданин Чирик. Понимаешь меня? — И спросил: — Помнишь Колобка?
— Не помню.
— Неверно, но не совсем, — усмехнулся Зимин. — Мы еще отдельно поговорим с тобой про Колобка. Мы еще с тобой поговорим про самых разных людей. Свари-ка еще кофейку и предложи гостю приличную сигарету.
— Я не курю.
— Во-первых, куришь. Во-вторых, в ящике стола у тебя лежит начатая пачка «Мальборо». В третьих, никогда не ври попусту.
Почему-то эти слова подействовали на Чирика Он побледнел.
Наверное, до него наконец со всей ясностью дошло, что странный гость действительно уже не раз наведывался в его квартиру. И каждый уголок знает. Наверное, до Чирика наконец дошло и то, что для этого странного гостя он действительно давно уже не человек, а фигурант под колпаком наружки.
Он встал, послушно отправился в кухню, сварил кофе и принес на подносе в комнату.
— Только вы зря распинаетесь, — сказал он мрачно. — Ну, следили вы за мной. Чего ж?.. Бывает… Ну, незаконно проникали в квартиру. И такое бывает… И кассета эта действительно моя. Чего скрывать?.. И Вальку Овечкина я хорошо знал… Только что тут такого? На кассете-то? Ну, гуляют пацаны. Мирно гуляют. Ничего в том плохого нет… И про Вальку я больше ничего не знаю. Ну, уехал и уехал куда-то… И про «Икарус» слышу впервые… И не надо мне тут всяких сказок про беспредел… Говорите ясно, зачем пришли?..
— Я скажу, — пообещал Зимин, неторопливо закуривая. — Этот кореш, который на экране обнимает тебя. Валька, значит, Овечкин… Он ведь не сам поехал в Медведевский лес… Не такой он дурак, чтобы подставлять зверькам свою сытую рожу… Уж кто-кто, а ты- то наверняка знаешь, с кем Овечкин поехал в Медведевский лес?..
— Не знаю.
— Ишь какой уверенный!.. «Не знаю!» — ухмыльнулся Зимин. И подсказал: — Ты видик пока не выключай. Не выключай пока видик. Ты смотри, смотри на себя, каким ты когда-то был. Ты смотри на широкую рожу своего дружка, улыбайся своему дружку. Вдруг твоя улыбка каким-то образом дойдет до Овечкина?.. Как ты его называл? Валькой?.. Ну вот… А я, пока ты улыбаешься корешу, расскажу, как твой кореш Овечкин попал в Медведевский лес.
Чирик протянул руку за сигаретами и тоже закурил. Наверное, забыл, что он не курит.
— Так вот… Если коротко… — Зимин не спускал внимательных глаз с хозяина квартиры. — «Подснежники», которые вытаяли из-под снега под поселком Мариничи, были все же опознаны. Можешь позвонить в прокуратуру, тебе подтвердят. Оказалась одна семья. Отец и сын Лапины. Ехали из Бреста в Армавир. Лапин-старший до этого работал в городе Винсдорф на складах Западной группы войск. Вместе с сыном перегонял домой новенький личный ВАЗ. Номера, понятно, транзитные. Нигде в ГАИ на территории России не зарегистрированы. Везли Лапины всякие хорошие вещи везли наличку в валюте. А опознали трупы потому, что жена Лапина-старшего каким-то чудом вспомнила слова мужа, сказанные им по телефону. Встречай, мол, жена, новенький ВАЗ с госзнаком 89–10 ЕЮЛ-транзит. Вот так вот — усмехнулся Зимин. — Запомнила номер. Случается. А у тебя в столе, кстати, до сих пор валяется занятный немецкий календарик с голыми бабами. И как раз на девяносто четвертый год. Убитых Лапиных опознали, значит, а через полгода нашли и машину. Уже в Москве. В лесопосадке на Юго-Западе. За улицей Двадцати шести бакинских комиссаров. Гулял там один хороший человек с собакой по кличке Трофим и наткнулся на машину. На разбитую, конечно. А разбил ее твой кореш Овечкин. И бросил. Так сказать, оставил след. А тебе это не понравилось. И чтобы ты не дергался, — сухо предупредил Зимин, — чтобы ты не суетился, и не врал, и не говорил лишний раз, что, мол, все это очень далеко от твоего района и тебя не касается, а немецкие календарики с голыми бабами можно, мол, купить в любом киоске, я тебе сразу скажу одну вещь. У тебя в тайничке, в том, что врезан в деревянный подоконник, вместе с валютой припрятан на всякий случай сертификат об окончании курсов менеджмента на имя А.Ю. Лапина. А ты ведь не А.Ю. Лапин. Правда? Ты Л.И. Лещинский. И кликуха у тебя Чирик. Наверное, жалко было выбрасывать, а? — подмигнул Зимин. —Думал, вдруг пригодится в будущем документик? Сидеть!.. — коротко приказал он попытавшемуся вскочить хозяину квартиры. — Ты что, гражданин Чирик, с винтаслетел? Перестал понимать слова? Я же честно предупредил, что вгоню тебя в тоску В большую тоску Как бы даже подготовил тебя к этому, а ты все равно дергаешься. К тому же, гражданин Чирик, то, что ты сейчас чувствуешь, если, конечно, чувствуешь, это еще не тоска. Это только так. Это только ее начало. Это, так сказать, еще только самое начало приступа тоски, но еще не сам приступ. Будешь вскакивать, я тебе яйца раздавлю, гражданин Чирик! А все остальное раздавят те, кто сейчас покуривает за дверью… Устраивает?.. Усек, гражданин Чирик?
Хозяин квартиры хмуро кивнул. И Зимин продолжил:
— Теперь об «Икарусе». Нападавших было трое. Все в масках. Наводчик выскочил из автобуса и участия в разбое не принимал В водителя стрелял плечистый жилистый человек Как раз твоего роста. Без бороды.Никто не запомнил бороду. Зато многим запомнились его руки. Он закатал рукава рубашки, а руки у него оказались жилистые и волосатые. Многим эти руки показались страшными, а значит, запомнились. Наверное,не успел побриться перед делом, — усмехнулся Зимин. — Собрав дань с пассажиров, лихие ребята уехали на иномарке вместе с наводчиком. А пассажир, которого застрелили, как позже выяснилось, раньше жил в Москве. Черт знает, может, он, дурачок, узнал кого-то по голосу. А? Некоторые пассажиры утверждают, что он вроде даже произнес какое-то имя. Тут, правда, масса противоречий. Один свидетель утверждает, что расслышал имя Леня. Другой утверждает, что Лена. Выходит, за это и шлепнули человека. А? Чтобы не трепался. Я ведь все это к чему? — говорил Зимин. — В том же тайничке, устроенном в деревянном подоконнике, лежит у тебя пластмассовая коробка из-под компьютерных дискет. А в коробке, я сам удивился, золотые и платиновые сережки, цепи, перстни. Я не спорю, сейчас многим задерживают зарплату. Бывает, что задержанную зарплату выдают продуктами производства Чайниками, телевизорами, носками. А тебе, выходит, зарплату выдавали золотыми и платиновыми цепями, перстеньками да сережками? Так, что ли?.. И чтобы совсем вогнать тебя в тоску, гражданин Чирик, сразу скажу. Я сравнил твои богатства с описью вещей, отобранных у челноков в тот вечер. Ну, понятно,и с другими известными мне описями. Жаба тебя давит, гражданин Чирик. Не помнишь ты правил игры. Кто же держит дома, пусть даже в тайничке, чужое награбленное золотишко?.. Оно понятно, по истечении лет это как бы уже твое золотишко. А золотишко, говорят, душу греет… Но это ошибка. Точно тебе говорю, ошибка. Может, золотишко и греет душу, только не тому, кто его отнял силой… Я вижу, вон у тебя на полке какие-то книги стоят. Не много, но ведь стоят. Значит, что-то почитываешь. А раз почитываешь, то когда-нибудь встречал у классиков такое выражение — у бесов холодное семя?.. Так вот, гражданин Чирик, золотишко твое, оно как раз и есть такое бесовское семя… Холодное… Не твое… Не может оно тебя греть… Оно может только в тоску вгонять и в озноб… — И спросил, улыбнувшись: — Ну как, нагнал я на тебя тоску?