Былое и думы собаки Диты
Шрифт:
Наконец митинг кончился, здоровенный десятиклассник взял на руки самую маленькую первоклашку с огромным бантом на голове, и она начала звонить в колокольчик — это был первый звонок нового учебного года.
Ба сразу полезла в карман халата за платком — она всегда плачет, когда видит по телевизору, как дети выбегают с цветами на всяких демонстрациях или съездах.
Все ушли, и Рыжуша тоже, во дворе остались одни первоклассники.
Директриса стала им объяснять, что они не должны разбегаться.
— Поначалу, — говорила она, — мы всюду будем ходить все вместе, хором: в
Ба утерла набежавшие слезы и фыркнула.
— «Хором!» — передразнила она директрису. — Хором только поют! Она такая учительница, как я — балерина.
И мы пошли на кухню.
Ба почему-то часто сравнивает себя с балериной.
В дверь позвонили — пришла наша соседка Любовь Яковлевна, она тоже смотрела «Первый звонок» со своего балкона. Они с Ба стали вспоминать, как Рыжуша в прошлом году пошла в школу в первый раз, и сын соседки Женька снимал ее кинокамерой.
Рыжуша была нарядная — Любовь Яковлевна сшила ей «лучший в мире» белый шелковый фартук и кружевной воротничок на коричневое форменное платье.
В двенадцать часов Ма пошла встречать Рыжушу, а она почему-то все не выходила и не выходила. Наконец ее за руку вывела учительница. Рыжуша на Ма не смотрела: весь ее прекрасный белоснежный фартук был одно громадное чернильное пятно. Тогда еще писали чернилами, и у нее пролилась ручка-самописка.
Рыжуша держалась из последних сил, но когда Ма ее обняла, тихо заплакала. Дома все ее утешали, смеялись, а Любовь Яковлевна сказала, что сошьет ей другой фартук, еще лучше прежнего.
В кино этот эпизод не вошел.
Так они вспоминали, вспоминали, а я вдруг услышала, что на дворе снова ребячьи голоса, и опять выбежала на балкон. Это были пионеры с красными галстуками. Они маршировали и выкрикивали в такт шагам стишок:
Раз, два, три, четыре! Три, четыре, раз, два! Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд!Когда Рыжуша вернулась из школы и села обедать, она, захлебываясь супом, начала делиться впечатлениями: они уже готовятся к «смотру строя и песни» — к Октябрьским праздникам. У каждого класса будет своя «речевка». Ее, Рыжушин, класс будет называться «Соколенок», и им дали речевку:
Возьми свое сердце, Зажги его смело, Отдай его людям, Чтоб вечно горело!— Господи! Никогда не слышала большей чепухи! — вздохнула Ма, но Ба ее одернула, чтоб «не сбивала ребенка с толку».
А Рыжуша торопилась выложить остальные новости: ребята из старшего класса сложили свою собственную речевку про их классную руководительницу — толстую вредную Нинэль:
Там, где пехота не пройдет И бронепоезд не промчится, Нинэль на пузе проползет, И ничего с ней не случится.Вот эту речевку Ба резко осудила — из воспитательных соображений, но Рыжуша только засмеялась, и мы побежали гулять.
На школьном дворе я встретила много знакомых ребят, а главное, Рыжушину подругу — Сурину. Наташа Сурина — маленькая тоненькая девочка, и если бы не косички — мелкие «крысиные хвостики», совсем похожая на мальчишку.
Она все время бегает, прыгает, и Рыжуша говорит, что Сурина — самая лучшая спортсменка в классе. Рыжуша немножко завидует Суриной и даже попросила Ма заплетать ей косы потуже, «чтобы было, как у Суриной», а Ма засмеялась, потому что у Рыжуши красивые толстые косы.
Мы с Суриной сразу начали бегать и играть, а потом вышла неприятность. Дело в том, что я терпеть не могу всякие ссоры и споры. Даже у нас дома, если кто-нибудь повышает голос, хотя бы в шутку, я сразу на него начинаю бросаться и лаять.
Вот и сейчас, Рыжуша прикрикнула на мальчишек, которые дергали ее за косы, а я не разобралась и на нее же — на свою собственную Рыжушу — залаяла. Мальчишки стали ее дразнить и смеяться, и мы с позором ушли домой.
Я уже поняла по Рыжушиному виду, что что-то не так сделала, и шла, поджав хвост — обычно-то он у меня торчком стоит.
А тут еще дома оказалось, что приехал Тарь — привез оставшиеся вещи с дачи. Он сразу выспросил Рыжушу, почему у нее губы дрожат, а у меня хвост поджат, и, конечно, завел свою любимую песню:
— Ну и глупая же собака! Вот Райд… — и пошел, пошел хвастаться своим замечательным Райдом.
Ма вступилась:
— Дитуша еще маленькая и не знает, что бывают плохие люди! Просто у нее врожденное чувство справедливости!
А Тарь гнет свое:
— Любая овчарка от рождения знает, что защищать нужно своего хозяина, а не чужого. А Диту, если она сама не соображает, нужно дрессировать, уже пора.
И тут Ма с ним согласилась.
Мне было так стыдно, я не могла смотреть Рыжуше в глаза, только тихонько уткнулась ей в колени, но она меня сразу простила.
На следующей неделе Ма разузнала, где недалеко от нас дрессируют собак, и мы с Рыжушей туда отправились.
Оказалось, что собачья площадка — это большой пустырь, на котором расставлены какие-то сооружения. Сначала мне там очень понравилось — много разных собак, в основном такие же щенки, как я. Значит, можно будет побегать, поиграть вволю. Однако очень скоро я убедилась, что они все там какие-то озабоченные: по команде лазают по каким-то лестницам, прыгают через барьер, хотя сразу видно, что без всякого удовольствия.
Меня это немного смутило. Я заподозрила, что мне вся эта затея с дрессировкой не подойдет.
И как в воду глядела!
Прозвучал резкий свисток, и суровая тетка — ее зовут «тренер» — приказала нам построиться: каждому щенку со своим сопровождающим (она сказала это противное слово — «хозяин»).
Мы с Рыжушей встали в строй и все вместе стали учиться ходить «рядом» и поворачивать «налево» и «направо».
Подумаешь, наука! Я это быстро освоила, еще быстрее, чем Рыжуша: она все время путала, где лево, где право, а я — нет.