Былое и думы.(Предисловие В.Путинцева)
Шрифт:
— Вы б-б-бога ради простите меня, что я в-вас беспокою из-за этих м-м-мошенников.
— В чем дело?
— Вы уж, п-пожалуйста, сами спросите — я только буду слушать.
Он позвал регента, и у нас пошел следующий разговор:
— Вы недовольны чем-то?
— Оченно недоволен… и оттого именно беспременно хочу ехать в Россию.
Князь, у которого голос лаблашевокой силы, испустил львиный стон — еще пять зуботычин возвратились сердцу.
— Князь вас удержать не может так вы скажите, чем
— Всем-с, А<лександр> И<ванович>.
— Да вы уж говорите потолковитее.
— Как же чем-с — я с тех пор, как из России приехал, с ног сбит работой, а жалованья получил только два фунта да третий раз вечером князь дали больше в подарок.
— А вы сколько должны получать?
— Этого я не могу сказать-с…
— Есть же у вас определенный оклад.
— Никак нет-с. Князь, когда изволили бежатьза границу (это без злого умысла), сказали мне: «Вот хочешь ехать со мной, я, мол, устрою твою судьбу и, если мне повезет, дам большое жалованье, а не то и малым довольствуйся». Ну, я так и поехал.
Это он из Тамбова-то — в Лондон поехал на таком условии… О, Русь!
— Ну, а как, по-вашему, везеткнязю или нет?
— Какой везет-с… Оно конечно, можно бы всё…
— Это другой вопрос, — если ему не везет, стало, вы должны довольствоваться малым жалованьем.
— Да князь сами говорили, что по моей службе, то есть и способности, по здешним деньгам меньше нельзя, как фунта четыре в месяц.
— Князь, вы желаете заплатить ему по четыре фунта за месяц?
— С о-о-хотой-с…
— Дело идет прекрасно, что же дальше?
— Князь-с обещал, что если я захочу возвратиться, то пожалует мне на обратный путь до Петербурга, Князь кивнул головой и прибавил:
— Да, но в том случае, если я им буду доволен!
— Чем же вы недовольны им?
Теперь плотину прорвало, князь вскочил. Трагическим басом, которому еще больше придавало веса дребезжание некоторых букв и маленькие паузы между согласными, произнес он следующую речь:
— Мне им быть д-довольным, этим м-м-молокосо-сом, этим щ-щенком?! Меня бесит гнусная неблагодарность этого разбойника! Я его взял к себе во двор из самобеднейшего семейства крестьян, вшами заеденного, босого; я его сам учил, негодяя, я из него сделал ч-чело-века, музыканта, регента; голос каналье выработал та(297)кой, что в России в сезон возьмет рублей сто в месяц жалованья.
— Все это так; Юрий Николаевич, но я не могу разделять вашего взгляда. Ни он, ни его семья вас не просили делать из него Ронкони, стало, и особенной благодарности с его стороны вы не можете требовать. Вы его обучили, как учат соловьев, и хорошо сделали, но тем и конец. К тому же это и к делу не идет…
— Вы правы… но я хотел
— Так вы согласны ему дать на дорогу?
— Черт с ним, для вас… только для вас даю. — Ну, вот дело и слажено — а вы знаете, сколько на дорогу надобно?
— Говорят, фунтов двадцать.
— Нет, это много, отсюда до Петербурга сто целковых за глаза довольно. Вы даете?
— Даю.
Я расчел на бумажке и передал Голицыну; тот взглянул на итог — выходило, помнится, с чем-то тридцать фунтов. Он тут же мне их и вручил.
— Вы, разумеется, грамоте знаете? — спросил я регента.
— Как же-с…
Я написал ему расписку в таком роде: «Я. получил с кн. Ю. Н. Голицына должные мне за жалованье и на проезд из Лондона в Петербург тридцать с тем-то фунтов (на русские деньги столько-то). Затем остаюсь доволен и никаких других требований на него не имею».
— Прочтите сами и подпишитесь… Регент прочел, но не делал никаких приготовлений, чтоб подписаться.
— За чем дело?
— Не могу-с.
— Как не можете?
— Я недоволен…
Львиный сдержанный рев, — да уж и я сам готов был прикрикнуть.
— Что за дьявольщина, вы сами сказали, в чем ваше требование. Князь заплатил все до копейки — чем же вы недовольны?
— Помилуйте-с; а сколько нужды натерпелся с тех пор, как здесь… (298)
Ясно было, что легость, с которой он получил деньги, разлакомила его.
— Например-с, мне следует еще за переписку нот.
— В-врешь! — закричал Голицын так, как и Лаблаш никогда не кричал; робко ответили ему своим эхо рояли, и бледная голова Пико показалась в щель и исчезла с быстротой испуганной ящерицы.
— Разве переписывание нот не входило в прямую твою обязанность?.. да и что же бы ты делал все время, когда концертов не было?
Князь был прав, хотя и не нужно было пугать Пико гласом контрбомбардосным.
Регент, привыкнувший к всяким звукам, не сдался — и, оставя в стороне переписывание нот, Обратился ко мне с следующей нелепостью:
— Да вот-с еще и насчет одежды: я совсем обносился.
— Да неужели, давая вам в год около пятидесяти фунтов жалованья, Юр<ий> Ник<олаевич> еще обязался одевать вас?
— Нет-с, но прежде князь все иногда давали, а теперь, стыдно сказать — до того дошел, что без носков хожу,
— Я сам хожу без н-н-нооков!.. — прогремел князь и, сложа на груди руки, гордо и с презрением смотрел на регента. Этой выходки я никак не ждал и с удивлением смотрел ему в глаза. Но, видя, что он продолжать не собирается, а что регент непременно будет продолжать, я очень серьезно сказал соколу-певцу:
— Вы приходили ко мне сегодня утром просить меня в посредники, стало, вы верили мне?