Быть Мад
Шрифт:
Все спальни походили одна на другую: очевидно, гостевые. В каждой была своя ванная, стояли вместительный шкаф и роскошные кровати. Хозяйская спальня находилась в конце коридора и напоминала декорации из мыльной оперы: кровать с балдахином, большое трюмо с круглым зеркалом в золоченой раме, сплошь состоящей из замысловатых завитков, шкаф-купе с зеркальными дверями.
Я присела на постель, провела рукой по шелковому покрывалу. Все еще сложно представить, что я не в доме-музее, а в собственном доме. Адвокат сказал, что я все смогу переделать по своему вкусу, но в настоящий момент я не видела, что интерьер
В доме, где я провела всю свою жизнь, доме Зоуи и дяди Тома, хижине, как он ее остроумно называл, у меня была своя комната. Гораздо меньше любой здешней комнаты, меньше гардеробной, но мне ее хватало. Я не из породы людей “еще”, я из породы “достаточно”. Достаточная комната, работа достаточная, достаточный брак…
Я спустилась вниз и прошла на кухню. Адвокаты оставили мне полный холодильник продуктов и кое-что готовое. Микроволновка быстро нашлась, я разогрела еду и в прострации села перекусить.
Мягкие сумерки крались в дом, теплые и густые. Свет в этом доме был потрясающим, словно осязаемым, как отдельный персонаж всего, что происходило в нем.
Я достала блокнот и решила набросать план действий.
8 июля 1996 года
6:30 утра
Раньше, точнее 3 года назад и до того, каждое лето приносило невероятное приключение. Мы ехали за границу, запланированно или совершенно спонтанно. Затевали в доме настоящий маскарад на несколько дней, звали друзей-музыкантов и проводили в Глабри фестиваль по джазовому фристайлу или… нет, я даже не знаю, как это назвать, но было очень круто. Каждое лето мы проживали целые жизни, и я до сих пор помню дни поминутно из тех, прошлых лет — так много они значили для меня.
Все это есть в моих воспоминаниях, в моей голове, в фотографиях, но мы никогда не говорим об этом, потому что нам словно стыдно скучать. Потому что в этом году не будет ничего подобного. Как и в прошлом году. И 3 года назад. Потому что у нас есть Мад.
На самом деле, Мад, кажется, есть только у меня, на жизни Эдварда ее появление никак не сказалось. Да, он проводит с ней достаточно времени. Достаточно на мой взгляд и на его, но недостаточно по мнению Пати. Для нее нас всегда недостаточно в жизни Мад. Но, как бы то ни было, рождение Мад не изменило жизнь Эдварда на полностью противоположную. Ведь у него осталась работа, настоящая, любимая, сотни людей, которые внимают каждому его слову бОльшую часть года.
Моя жизнь превратилась в дни тишины. Нет, звуков много, но, когда они не несут в себе ничего, какая разница. Мне грех жаловаться, я практически не занята ребенком, детские дела увлекают Пати гораздо больше, чем меня. Хорошо, когда нянька всегда живет с вами. И хорошо, и раздражает. Потому что сложно чувствовать себя более никчемной матерью.
Эдвард говорит, что я была бы не я, если бы стала сумасшедшей мамашей, помешанной на платьях для дочери или новых моделях детских кресел. Все же с каждым днем материнства я чувствую, как жизнь утекает сквозь пальцы в никуда, и я виню (сознательно или нет) в этом Мад.
Я злюсь на себя, на нее, на Эдварда, на Пати. Злюсь, потому что вынуждена скрывать то, что я злюсь. Но притворяться выше моих сил. Я жду, что чудесным образом все изменится, что завтра я проснусь другим человеком. Который не помнит, не знает меня другой. Домохозяйкой, которая устала ею быть. Мамой, которая и не мама совсем. Жду, что мне это начнет нравиться, что я полюблю это. Что я приму это и стану получать если не удовольствие, то хотя бы не раздражение.
То, что я пишу столько негативного в адрес дочки именно сегодня, тоже чудесным образом меня характеризует: сегодня день ее рождения. Разве ее вина, что я ее родила? Отнюдь.
Господи, надеюсь, я никогда не разозлюсь настолько, чтобы сказать ей что-то подобное.
Идея Джей Си была простой и гениальной, но при этом требовала смелости, которой я никогда не могла похвастаться. Когда я сказала, что хотела бы в подробностях узнать все, что случилось тогда, он сразу решил, что это послужило бы отличным сюжетом для кино.
– Или для романа, – ответила я тогда.
Глаза Джей Си немедленно загорелись.
– Черт, Мад, ты права! Это и должен быть роман!
Я смотрела на него непонимающими глазами.
– О чем ты?
– Ты должна написать роман!
Я опешила.
– Кто? Я? Роман? О чем ты, я ведь понятия об этом не имею.
– Ох, Мэдди, – выдохнул Джей Си, – на самом деле не нужно ничего писать. Собственно, почему бы и нет, но сейчас не об этом. Ты просто скажешь, что хочешь написать роман о тех событиях. И попросишь у них интервью, попросишь рассказать их версию событий. Прошло столько времени, что даже если там было что-то противоречивое и криминальное, сейчас об этом рассказать намного проще. Да и не осудить уже никого. А история интересная: богема, убийство, дом, спрятанный в тайном уголке страны…
– Ты бы стал рассказывать дочери жертвы убийства искренне о том, как ты относился к ее матери?
– Конечно, не стал бы, и никто не станет. Но ты не будешь говорить, что ты их дочь. Скажешь, что ты начинающий автор, которого наняла семья, чтобы написать роман в память об Эдварде и Роуз. Что хочешь услышать правдивую историю. Что доверяешь только их мнению. Что только их мнение единственно верное. И что их роль в этой истории самая важная.
– Это НЛП какое-то, суть которого я еще не раскусила?
– Отлично, Мэдди! – торжествующе сказал он. – Если ты не разобралась, никто не разберется!
Он совершенно меня запутал, что, видимо, отражалось на моем лице.
Он устало выдохнул.
– Мэдди, люди обожают говорить о себе. Если ты сможешь убедить тщеславных звезд, что их мнение самое важное, что ты готова слушать их дни напролет, потому что они истина в последней инстанции, они будут говорить с тобой. А если человек говорит много, рано или поздно он все равно проговорится. Не отвергай эту историю сразу, попробуй. Сначала сделай шаг, а уже потом, если не сработает, можешь и открыть карты.