Бюро находок
Шрифт:
Она вдруг спросила его прямо в лоб:
– Ты понимаешь, что я имею в виду?
Федор взял зажженную сигарету, протянутую ему Генри, и сказал:
– Конечно, Барбара, я хорошо понимаю тебя. То, что видит человек, глядя на свое родное из другого мира, почти всегда приводит его в удивление; так происходит со многими. Какое крошечное все это, думает он, какое убогое и далекое, как мог я довольствоваться всем этим? Пару мгновений я тоже думал так, увидев эту юрту и моих соплеменников за их занятиями и не в последнюю очередь эту девочку с кураем.
– Но ты ведь обрадовался, Федор, разве
– Да, но гораздо больше эта картина растрогала меня, и я невольно испытал сочувствие. Тебе это подтвердит не один человек, взглянувший на родные места и испытавший то же самое.
– Но в твоей игре ничего этого не было слышно, – заметил Генри, – я слышал только восторг и ликование, порой мне казалось, что у кого-то сердце просто прыгает от радости.
– Это старинная песня, – сказал Федор, – кстати, называется «Охотничий подарок»; один охотник возвращается с охоты и привозит что-то своей любимой; его ожидания велики, он надеется, что подарок будет принят благосклонно и его единственное желание исполнится.
Генри не стал распространяться на эту тему, оставив при себе замечание, готовое сорваться с языка; если речь идет о степном зайце, надо полагать, его приняли бы; скорее, он жалел, что после игры Федора на курае, воспринятой с таким энтузиазмом, он упустил возможность разговорить членов группы, нисколько не сомневаясь, что услышал бы массу интересного.
Барбаре не понравились мысли брата; она поймала его взгляд в зеркале заднего вида и укоризненно покачала головой, потом прибавила скорость, чтобы обогнать рефрижератор из Дании.
– Куда ты едешь? – поинтересовался Генри.
Сестра ответила:
– Ко мне, мы будем одни, мама у своих подруг по бриджу; ты ведь согласен, Федор?
– Пожалуйста, не обижайтесь, – отозвался Федор, – но я хотел бы поехать в гостиницу; я должен написать два письма на родину: одно дедушке и одно моему профессору, старому университетскому ученому, он горит желанием узнать, над чем я тут работаю.
– А ты можешь писать об этом? – спросил Генри. – Я хочу сказать: ты имеешь право так открыто писать о вашем научном проекте?
– Знаешь, Генри, тот, кто занимается тем, что можно и нужно исследовать, и целиком посвящает себя этому, скоро приходит к выводу, что он не одинок. Во многих местах работают над теми же проблемами в одно и то же время. Мы все знаем друг о друге.
– То есть никакой секретности? – удивился Генри.
– Никакой, – подтвердил Федор. – Когда я здесь начинал, меня пригласил к себе руководитель проекта и ознакомил со всеми результатами исследований на сегодняшний день, не забыв и опыт, накопленный коллегами в Гренобле и Массачусетсе, а после этого обстоятельного посвящения знаете, что он сказал мне? «Пользуйтесь, господин Лагутин, все, что познал человеческий разум, нуждается в обнародовании, поскольку это всем пойдет на пользу».
Без всякого перехода он неожиданно прочел надпись на втором датском рефрижераторе, который обгоняла Барбара: «Живая форель».
– Бедняги и не знают, что находятся в пути, – сказал Генри.
– Вероятно, им кажется, что холодильник – это и есть весь мир, – подхватил Федор.
Подъехав к «Адлеру», Барбара не заглушила двигатель. С заднего сиденья Генри заметил в ее руке сверточек, который она, прощаясь, передала Федору у входа в гостиницу, он также видел, как недоверчиво и робко Федор принял его. Барбара что-то говорила ему, он внимательно слушал, слегка склонив голову, а когда она отступила на шаг назад, взял ее руку и поцеловал.
– Что было в сверточке? – сразу же спросил Генри, как только сестра села в машину.
– Подарок, – ответила Барбара, – маленький подарок.
Она произнесла это с таким равнодушием, что Генри, почувствовав вызов, снова спросил:
– Можно все-таки узнать, что там было?
– А почему ты должен это знать? – улыбнулась Барбара. – Я хотела доставить Федору радость и, похоже, доставила.
– Значит, не хочешь мне сказать?
– Потерпи, Федор наверняка скажет тебе сам.
Альберт Бусман откупорил обе начатые бутылки, найденные в бременском пассажирском поезде, приставил недрогнувшей рукой оба горлышка и слил, точно рассчитав наклон, остатки шнапса из одной бутылки – «Боммерлундер» в другую – «Штейнхегер», не пролив ни одной капли. Не пузырясь и не меняя цвета, «Боммерлундер» соединился со «Штейнхегером» без проблем. Бусман сделал пробный глоток, почмокал языком, сделал еще один и объявил смесь пригодной к употреблению; полную бутылку он спрятал в стопке пледов.
Этим утром Генри отказался от глотка «для поднятия настроения», он дожидался появления Паулы; единственное, что Бусман смог ему сказать, – это то, что ее вызвали в больницу, больше он и сам ничего не знал. Ханнес Хармс, у которого Генри осторожно попытался что-нибудь выведать, тоже ответил неопределенно:
– Какие-то семейные обстоятельства.
Генри не мог себе объяснить, почему он испытывал такое беспокойство из-за отсутствия Паулы; он равнодушно распределил по полкам найденные и сданные мячи и книги, энергично затолкал плащ в переполненный ящик, сунул целлофановый пакет с вязаньем и брошюры на полку с разнородными предметами, все время поглядывая на часы. Паула, приходившая каждое утро на работу первой, все не шла и не шла.
Звонок позвал его к приемному окошку. Там стояла худенькая смуглая девушка, она вежливо извинилась за беспокойство и осведомилась, по адресу ли она попала, действительно ли здесь оседают потерянные вещи из всех поездов, в том числе из пригородных. Генри подтвердил, галантно сказав:
– Вы пришли по верному адресу.
Ему понравился низкий голос девушки, приглянулись и черные, с синеватым отливом, волосы до плеч. Прежде чем спросить, о какой потере она собирается заявить, он ободряюще кивнул ей, призывая не робеть и запастись терпением, а они уж отыщут все, что люди теряют. Он протянул ей формуляр заявления о пропаже и попросил заполнить, там, в зале, на черной конторке, карандаш висит там же на веревочке. Как же быстро она заполнила формуляр! В отличие от других заявителей, которые с огромным трудом отвечали на вопросы, – некоторые были даже не в состоянии вспомнить тип поезда, – она внесла все необходимые сведения почти без запинки, подписала бланк, крепко сжав губы, и протянула его Генри. Тот сначала взглянул на фамилию и прочел вполголоса: