Бывальщина пограничника Гривы
Шрифт:
— Ну–ну, ты чего? У нас на границе не плачут!
— У–у–у, — у Гордея сжимало в горле, — у меня, товарищ комиссар, есть давняя мечта…
— Какая мечта?
— Стать за брата… на границе. Очень прошу вас — возьмите. Возьмите меня в пограничники!
Комиссар усмехнулся, неопределенно покачал головой. За спиной у него встал тот же командир с красной повязкой на рукаве, который сопровождал Гриву от ворот. Подошли еще пограничник в белой курточке и повар в выутюженном колпаке. Все ждали решения комиссара. А он не очень торопился. Когда надумал, то что–то шепнул на ухо повару. Тот быстро сбегал на кухню и вернулся к столу с булкой хлеба и куском сала. Комиссар передал все это Гриве по–отцовски посоветовал:
— Возвращайся, Гордейка, домой. Немного подрасти…
Командир с красной повязкой, сочувствуя, вывел мальчишку за ворота. Грива шел, заплетая ногу за ногу, не видя света белого.
Три дня бродил он вокруг отряда, а когда в сумке не осталось ни хлеба, ни сала, снова подступил к комиссару с единственной просьбой:
— Возьмите меня в пограничники, товарищ комиссар. Вот… вот увидите, ни единого шпиона не пропущу через границу. Даже беспризорника Леху, который хочет в Аршаву, чтобы стать паном…
Комиссар не рассердился. Он подозвал Гордея ближе, положил ему на плечо теплую ладонь и еще раз посоветовал подрасти, набраться сил, хорошо подучиться. И снова приказал накормить Гриву. Повар накормил, но на дорогу дал мальчишке наполовину меньше сала и небольшую булку хлеба. Дежурный командир провел Гордея далеко за ворота, довел до улицы, ведущей на станцию. На прощанье сказал:
— Ты еще винтовку не удержишь, а из нее же надо стрелять! Бывай здоров…
Под копной ржи Грива съел хлеб и сало, переспал две ночи в снопах, а на третье утро снова отправился к зеленым воротам. И таки допросился и в третий раз до командира. Счастье, что возле ворот каждые сутки менялся дежурный, поэтому не прогоняли.
— Ну что мне з тобой делать, Грива? — почесал затылок комиссар.
— Принять в пограничники! — твердо выпалил Гордей.
Подумал комиссар, да и спрашивает:
— А что же ты умеешь делать?
— Все! — бодро ответил Гордей.
— И картошку чистить умеешь?
— Ого! Даже без воды сварить могу!
— Поглядите, какой знаток. Ну–ка, рассказывай как?
— Набрать в горшок или в казанок картошки, помыть хорошо, положить кусок сала или курицу, накрыть капустным листком. Да и лопухом можно. Перевернуть казанок вверх дном, окучить его жаром… Пальчики оближете! Я уже готовил!
— Гм, резонно, — усмехнувшись, сказал комиссар. — А пшено промывать умеешь?
— Умею!
— А верхом ездить на коне не забоишься?
— Кто? Я?!
Стукнул Грива сумкой об землю, подбежал до коновязи, где стояли неоседланные кони, отвязал какого–то водовоза и мгновенно вскочил на него. Сняв картуз, принялся бить коня по ребрам, пока тот не затрусил по двору. Все наблюдавшие эту комедию с ездой, надрывали животы со смеху.
Как бы там ни было, а Гордея Гриву зачислили воспитанником в хозяйственный подраздел.
О, как он радовался, гордился! Особенно в те дни, когда в одном строю с настоящими пограничниками шел в баню. На нем скрипели казенные сапоги, правда, чересчур большие, как у древнего сказочного кота. Зато ноги мальчишки, совсем недавно черные от грязи, побитые и исколотые, а теперь чистые, беленькие, были нежно обернуты байковыми портянками. Однако Гордей Грива больше всего гордился новенькой зеленой фуражкой с красной мерцающей звездой на околыше. Это ничего, что фуражка съезжала на самые уши. Зато какой бравый вид имел в ней Грива. А вот галифе конфузило. Оно свисало над штанинами, как известная сумка с черной лепешкой.
Ну, это пустяки…
Идут рослые бойцы в строю, громко поют. Хоть Грива и замыкающий, он весьма старается попасть с ними в ногу, выпячивает грудь и голосом молодого петушка подтягивает:
По долинам и по взгорьям Шла дивизия впе–ре–е-д…Девушки показывают пальцами на чудака–вояку и прыскают в платочки… А Грива на них — ноль внимания.
КАК ЗВЕЗДЫ КАШУ ВАРИЛИ
На границе часто бывают тревоги.
Они будят и хозяйственный подотдел. Грива схватывается, прожогом бежит в конюшню за своим неуклюжим водовозом — конем Берданом, наполняет казан водой, кладет дрова, обязательно прихватывает спички.
О наборе продовольствия беспокоится старшина, кладовщик и, разумеется, повар. Он непосредственный командир и воспитатель пограничника Гривы.
Все в отряде называют повара Хмарой.
А он ежедневно в ведомости кладовщика за полученные продукты расписывается — «Еф. Хмарко!». И ставит восклицательный знак.
Во время тревоги Хмарко не сунется и не ползет подобно облаку на горизонте. А бурей набрасывается на кладовщика: подавай ему крупы, консервы, сало, соль, чай, сахар… И все срочно, немедленно. Хмарко и взвешивает, и упаковывает, и грузит на телегу с такой сноровкой, что остальные пограничники отделения едва успевают за ним. Где берется тогда в уже немолодого и полноватого повара такой боевой запал.
Гордей Грива учится у своего учителя солдатской проворности.
Он словно и не знал детства. Белым голубом взлетает с лужка, коршуном набрасывается на обмундирование и через три–пять минут уже в строю.
— Отделение, р–р–равняйсь на Гриву! — командует старшина.
Но случалось, что старшина подходил к выстроившимся в два ряда бойцам хозяйственного подотдела, присматривался внимательно к Гриве и сурово спрашивал:
— Это что за бурсак? Ну–ка, пограничник Грива, два шага вперед м–м–марш!
Грива, путаясь у полах шинели, выходил из строя, жалобно произнося:
— Так… тревога же, товарищ старш…
— Вы убиты, пограничник Грива!
Какое горе! Грива подавленно стоит перед строем и, кроме длиннющей чужой шинели, замечает, что и гимнастерка на нем с чужого плеча, и штаны с чужих ног.