Ц 7

Большаков Валерий Петрович

— Трехсторонняя комиссия? — задрал я бровь.

— И Бильдербергский клуб, — кивнул председатель КГБ. — Хотя… Это всё — открытая информация, а уж где все эти буржуины собираются втихушку… Кто знает? Недвижимости у них хватает. В общем, для зачина — Е Пэ… э-э… Женя Питовранов убежден, что Белый дом тут как бы ни при чем. Решения принимались в Хадсон-Пайнз или в Ферьер-ан-Бри. Ну, или в замке Уоддесдон.

— Рокфеллеры и Ротшильды? — оживился я. — Очень даже может быть! Слу-ушайте… Так это же отлично!

— Отлично? — вскинул брови Андропов.

— Ну, да! Значит, мы

идем верным путем. Вот главные буржуины и зашевелились! Восточный общий рынок… Перестройка… Активная внешняя политика… Как тут не занервничать!

— Мне бы ваши годы, — покачал головой председатель КГБ. — Надо же… Радуется, что враг пошел в атаку!

— Нет, Юрий Владимирович, я рад, что враг не играется больше в разрядку! Запад никогда не согласится на мирное сосуществование, тут всё по-ковбойски просто: «Убей или умри!» Дадим НАТО по сопатке — мигом присмиреют и запросят саммита на высшем уровне. Пройдет лет пять, от силы — договоры в клочья! И опять мы меряемся ракетами… Запад или покупает, или отбирает силой. Буржуинам даже в голову не придет третий вариант — сообща строить лучшее будущее! Так что… Ничего нового. Предлагаем взаимовыгодное сотрудничество — и стоим на страже завоеваний Октября!

Андропов заулыбался.

— Спасибо, успокоили! Нет, правда… После Нового года я приму страну… в окружении военных баз и «горячих точек»! Признаться, пугающая картина. А до чего обнаглели спецслужбы! Шпионы валом валят, покупают местных дурачков оптом! Вот, вроде ж облаву устроили на недобитков, частым гребнем прочесали всю страну — и опять гадость всякая из подполья лезет! — поправив очки, он пристально глянул на меня. — Я потому и просил о помощи, Миша. Похоже, в нашем КПК, в самом оперотделе, завелся «крот». Признаться, о том, что у Пельше есть оперативники, я узнал далеко не сразу, уже будучи председателем Комитета. А КПК… Считайте, это тайный контроль надо всей КПСС! Агентам там делать нечего. Вот, смотрите…

Я взял протянутое фото. Со снимка улыбался мужчина за тридцать, светловолосый, с пшеничными усиками и прозрачными голубыми глазами, водянистыми слегка.

— Наш подозреваемый, — буркнул Андропов. — Зовут Виктор-Чеслав Дайнеко. Вроде как из Белоруссии. На его совести несколько трупов, последний по времени убитый — заместитель Пельше… Но на того ли мы вышли? В общем, смотрите, Миша. У этого Виктора-Чеслава есть одна привычка: в одиннадцать пятнадцать он является в буфет ЦК. У англичан есть традиция файв-о-клок устраивать, а у этого — второй завтрак. Вот пропуск. Зайдите, перекусите — и прощупайте этого Дайнеку своими методами! Сможете?

— Перекусить? — улыбнулся я. — С удовольствием!

* * *

Войдя в заведение общепита, где всё — тяжелая мебель, округлые витрины да буфетчица в строгих кружевах, — хранило стиль пятидесятых, я прежде всего высмотрел для себя столик в углу и застолбил место, сложив куртку на стул. Отсюда всё видать, даже мощные колонны не застят вход.

Спецбуфет открылся ровно в одиннадцать, и двое-трое чинов, особенно оголодавших, степенно выстроились к кассе. Я занял очередь.

— Спинка осетра с огурцом… Свекла с брынзой, чесноком

и майонезом… Оладьи со сметаной… Два хлеба и чай.

— С вас семьдесят пять копеек, — прощебетала кассирша, выбивая чек на раритетном, лязгающем и звякающем агрегате.

Засев в засаде, я не торопясь вкусил от щедрот ЦК, безразлично поглядывая на входивших. Уработались, бедолаги. У них обед в час, решили потренироваться…

Да… Здесь не бывает просроченной рыбки, черствого хлеба или заветревшейся колбаски — всё наисвежайшее и только высшего сорта. Может, потому и не выводятся подпольщики? Одним мучительно больно расставаться с номенклатурными бонусами, вроде спецмагазинов или спецсанаториев, а другие и вовсе жаждут монетизировать блага…

Я вдумчиво жевал отменную осетрину, когда в буфет заглянул Дайнеко. Будто копируя меня, он обшарил столики настороженным взглядом, и заворковал с хихикающей девицей за прилавком.

Я опустил глаза, разделывая вилкой горячую еще оладью. Что-то уже и есть расхотелось…

«Надо, Миша, надо!»

Без охоты дожевав, выхлебал чай. М-да…

Мне не потребовалось даже заглядывать в глаза Виктору-Чеславу. Дернув уголком рта, мыслью погрузился в его «комплекс нейронных состояний» — как в смердящую клоаку. Хотелось плеваться и поскорей очистить память от налипшей мерзкой слизи.

«Успеешь!» — осадил я себя.

Неторопливо натянув куртку, я вышел, не глядя на Дайнеко, и поднялся к кабинету Пельше. Арвида Яновича я видел лишь однажды, в тот самый день, когда договаривался с Политбюро о правилах игры, и не сразу узнал в пожилом мужичке с зачесанными редкими волосами могущественного председателя Комитета партийного контроля. Переболев, Пельше еще больше усох, телесно приближаясь к состоянию мумии, но в зорких глазах по-прежнему горел зловещий огонь. Такой человек не предаст. Но и не пожалует.

— Михаил? — скрипуче спросил председатель КПК вместо приветствия. — Входите!

Кабинет Пельше мерял шагами Андропов.

— Ну? — выдохнул он, скрипя подошвами на развороте.

— Настоящее имя Виктора-Чеслава — Шон, — сдержанно доложил я. — Он ирландец, живет в США. Позывной — «Сегундо». На его счету десятки убийств. Сколько он наших прикончил, точно не скажу, но первым стал реальный Дайнеко. «Сегундо» закопал его в какой-то пуще… то ли Беловежской, то ли Налибокской. А вот на кого Шон работает, я так и не понял. Не на разведку, точно. Это наемный агент экстра-класса, ему платят — он выполняет задание.

Пельше яростно выругался по-латышски, стискивая кулачки, а Ю Вэ шагнул к телефону, быстро набрал номер.

— Готовы? — отрывисто сказал он в трубку. — Берите его!

Андропов снова пошел круги описывать, а Пельше сердито насупился, горбясь и глядя в столешницу. Истекла минута… Пошел обратный отсчет второй… Третьей…

Негромкая телефонная трель прозвучала, как сигнал тревоги. Юрий Владимирович рванулся к аппарату.

— Да! Что?.. — он обмяк. — Понятно… Да, конечно.

Замахнувшись трубкой так, словно хотел расколотить телефон, Андропов сдержался, и медленно, бесшумно вернул ее на рычажки. Усталое лицо перекосила судорога.