C первого взгляда

Пейсли Ребекка

– Да.

«Мягкий орешек, – задумалась Сафиро. – Как-то странно звучит».

– Орешек, который нельзя расколоть? Наверное, я крепкий орешек. Так лучше, сестра?

Монахиня пожала плечами. Сафиро махнула рукой.

– Ну, не важно. Я хочу сказать, что никто не сможет меня раскусить. Особенно сейчас, когда нам грозит опасность.

Сафиро сдвинула брови и сжала кулаки. Злой огонек блеснул в ее глазах. Сафиро Мария Кинтана была девушкой упрямой.

Но чтобы вернуть трем дряхлым старикам ловкость и силу, одного упрямства мало.

– Ты

забываешь одну важную вещь, Сафиро. Нельзя научить тому, чего сам не знаешь. Ты же не умеешь стрелять. Сиро, помнится, не давал тебе в руки оружия. Видимо, напрасно. Но сейчас ты не сможешь учить тому, чего не знаешь.

Сафиро понимала, что монахиня права, но сдаваться не собиралась.

– Я не буду их учить. Все, что я хочу, – это помочь им вспомнить свое мастерство. И я не остановлюсь, пока не добьюсь успеха. Они у меня станут такими, какими были раньше.

– Да ты посмотри на них, Сафиро! – воскликнула сестра Кармелита – Вон Макловио. Он еле на ногах держится!

Сафиро обернулась, увидела старика и топнула ногой.

– Опять пьяный! Только сегодня утром я отняла у него бутылку, и вот, пожалуйста, – еще одна!

Макловио брел, пошатываясь, вдоль сломанного забора. Увидев Сафиро, он улыбнулся, показал ей бутылку и демонстративно отхлебнул. Ему стукнуло шестьдесят восемь, и он был самым молодым в банде Кинтана. Раньше Макловио объезжал лошадей. В этом деле не было ему равных. Он многие годы выступал перед публикой со своими удивительными конными трюками. Эти концерты давали много денег, но Макловио ничего не скопил.

Все деньги он раздавал беднякам.

Теперь Макловио пил днями и ночами. Как правило, это был веселый добродушный пьяница, но порой вино делало его злым и агрессивным. Доказательством тому служило разбросанное по всему двору сено, сломанный забор и покосившаяся дверь дровяного сарая, которую Макловио пытался снести. Сафиро буквально перерыла всю Ла-Эскондиду, но самогонного аппарата, сделанного стариком, так и не нашла.

Девушку выводил из себя этот пьянчуга. Несмотря на свои годы, Макловио был еще сильным мужчиной и мог бы помогать ей по хозяйству. Однако от вечно пьяного старика было мало проку.

– Он не смотрит, куда идет, – сказала сестра Кармелита, – ветка...

– Макловио, ветка! – закричала Сафиро. – Ветка! Макловио ударился лбом о низко растущую ветку дуба.

Голова его запрокинулась, бутылка выскользнула из руки, и старик, потеряв сознание, рухнул на землю. Сафиро вздохнула:

– Это даже к лучшему, сестра. Он все равно свалился бы – не от дерева, так от самогона.

Сестра Кармелита кивнула.

– Он напивается и вечно храпит где-нибудь. А Педро со своей дырявой сетью расстаться не может. Вот, полюбуйся на него.

Старик сидел на большом камне, разложив перед собой огромную рыболовную сеть. На костлявой шее Педро болталась связка ключей. Он сосредоточенно связывал веревки, пытаясь починить гнилую сеть.

Глядя на работу

старика, Сафиро опять вздохнула. Педро утверждал, что потерял свою хорошую сеть. На самом деле он выбросил ее за борт лодки, потому что так велел ему Иисус.

Педро возомнил себя святым апостолом Петром. Ключи на его шее были ключами от рая. А камень, на котором он сидел, был тем самым камнем, на котором Господь поклялся воздвигнуть храм. Если Педро слышал троекратный крик петуха, он заливался горькими слезами, а потом часами стоял на коленях и молился.

Милейший Педро обожал читать проповеди и пересказывать библейские истории. Вот только жаль, старик безбожно путал имена и события Священного писания.

Педро был самым старым в банде Кинтана. Ему минуло семьдесят семь. В молодости он слыл отличным стрелком. О его меткости ходили легенды. Но руки, когда-то с такой ловкостью владевшие оружием, теперь дрожали. Все, на что был способен старик, – это вязать бесконечные узлы.

– А вот и Лоренсо! – Сестра Кармелита показала на третьего члена банды Кинтана.

Старик вышел из хижины и медленно побрел по двору. К груди он прижимал рыжую курицу.

– Да, вот и Лоренсо, – улыбнувшись, повторила Сафиро.

Лоренсо было семьдесят три года. В лучшие времена он мог открыть любой сейф. Он утверждал, что слышит даже бесшумные металлические щелчки внутри самых хитрых замков.

Однако его чуткие уши слушали не только слабые звуки в замках. После смерти отца Сафиро поверяла Лоренсо свои детские тайны. Вдвоем они подолгу сидели у костра, когда остальные члены банды спали. Девочка говорила с Лоренсо часами, и он слушал – слушал не только ушами, но и сердцем.

Теперь Лоренсо не мог быть ее поверенным. Он оглох.

Старик совсем одряхлел. Он засыпал в самых неподходящих местах. Проснувшись, он продолжал разговор с того места, на котором его сморил сон.

– Ну что, Лоренсо, подремал маленько? – крикнула Сафиро, когда старик подошел ближе.

– Коленки? – переспросил он, улыбаясь беззубым ртом. – Да, раньше ты часто сидела у меня на коленках, Сафиро, но теперь я тебя не подниму – ты слишком большая.

– Подремал! – опять закричала Сафиро, почти касаясь губами его волосатого уха. – Я спрашиваю, ты...

Она замолчала. Какой смысл надрываться? Лоренсо никогда не мог расслышать правильно, как бы громко ему ни кричали.

– Я немного поспал. – Лоренсо протер глаза, медленно сел на землю и привалился спиной к бочке. – Джинджибер мешала Тья готовить, и я взял ее с собой. – Старик ласково погладил курицу. – Тья печет лепешки, а Асукар штопает дырку на своем платье.

Тья и Асукар. Сафиро взглянула на окно хижины. Милая добрая Тья кормила и лечила бандитов, когда они были молоды и разбойничали. В семьдесят один год она продолжала заботиться обо всех, как о собственных детях. Если хватало продуктов, то, как и прежде, все обитатели Ла-Эскондиды благодаря Тья были сыты.