Цапля
Шрифт:
МОНОГАМОВ. Вы? При чем здесь…
ЛЕША-ШВЕЙНИК (своим маскировочным голосом). При чем, при чем! Ты мне, кореш, мозги не долби! Я здесь по путевке право на отдых. Ты здесь по семейным обстоятельствам у пищеблока пригрелся, а я законно. (Косолапит прочь, потом останавливается и с сожалением смотрит на Моногамова, протягивает бутылку.) Хочешь из горла хлебнуть для храбрости?
МОНОГАМОВ. Чего мне бояться? (Пьет из горлышка.)
Яркий солнечный полдень воцаряется на сцене.
Сверху
Женский деятель, напротив, прибавил в величественной округлости. Занимают места во главе стола, за которым обычно проводились совместные трапезы пансионата.
СТЕПАНИДА (строго). Начинайте, начинайте, Филипп Григорьевич! Хватит почесываться!
КАМПАНЕЕЦ. Личному составу! Прошу занять места за столом. Начинаем собрание… (Старикам Ганнергейтам, подобравшимся к нему под бочок.) Бомбовозы везут, огнеметы метут… (Хихикает.) Пока товарищи рассаживаются, Цинтия, спинку почешите по хребточку, под лопаточкой… ох… ох…
Все рассаживаются вокруг стола. Лайма, конечно, вполоборота к телевизору.
Ну, в общем, начинаем… (мрачнеет, скучнеет) собрание, очередное там или еще какое, экстренное, что ли, внеочередное или хер его знает там какое… (Перебирает бумаги.) В общем, по делу бывшего сотрудника ЮНЕСКО Моногамова Ивана Владленовича.
МОНОГАМОВ. Бывшего? Браво, Филипп Григорьевич! Хорошая шутка!
СТЕПАНИДА. Рано радуетесь, господин Моногамов. Прелюбопытнейшие в центре выявились данные. Что же вы в своих безупречных анкетах ничего не писали об аптекарях, о своих фармацевтических родственничках? Прикидываетесь, что ничего и сами не знали? (С нарастающей яростью.) Так вот, теперь все всё знают! Личность ваша ясна. ЮНЕСКО отчислила вас из своих рядов!
МОНОГАМОВ. Позвольте, но у меня контракт!
ЛЕША-СТОРОЖ. Чаво изволите? Какой коньяк?
ЛЕША-ШВЕЙНИК. Контакт, деревня! Контакты у него! Сионист! Вот кого за границу посылают! Честных не посылают, а с контактами едут и гребут лопатой!
МОНОГАМОВ. Это противоречит международному праву, мадам!
СТЕПАНИДА. Я вам не мадам! Какая наглость! В лицо – мадам!
МОНОГАМОВ (Кампанещу). Филипп Григорьевич, я бы хотел все-таки знать, как формулируется против меня обвинение.
КАМПАНЕЕЦ (роется в бумагах). Ах, пропади ты все пропадом… Обвинение, обвинение… Дьявольски хочется датского пива «Карлсберг»! (Мощная очистка рта.) Вот оно, ваше обвинение. (Читает, морщась.) Цапля – редкий и хрупкий вид животного мира, подвергается хищническому истреблению в странах капитала. Только в условиях планово детально организованной охраны цапельного поголовья при развитом социализме… (Ищет бумагу, тяжело кряхтит.) В общем, вам, Моногамов, предъявлены обвинения в злостном нарушении экологического равновесия. (Кряхтит, тяжело дышит, шепотом чертыхается.) Признаетесь, что состоите с Цаплей в половой связи?
МОНОГАМОВ (отнюдь не обескуражен, а вроде бы даже доволен вопросом, как это бывает при счастливой любви). Это касается только нас с ней. Ее и меня!
СТЕПАНИДА. Видите, товарищи, какая наглость?
ЛЕША-ШВЕЙНИК. Что же, Ваня, мужества не хватает признаться?
ЛЕША-СТОРОЖ. Хотишь-не-хотишь, давай признанку, Вантяй! Здесь тебе не парламент!
КАМПАНЕЕЦ. Охо-хо, давайте уж на голосование. Кто за признание Ивана Владленовича?
Все поднимают руки, включая и самого Моногамова, но исключая стариков Ганнергейтов.
РОЗА. Признанье заблудшей души – это захватывает! Не комкайте ваш рассказ, Моногамов!
КЛАВДИЯ. Давай подробности! Как это у вас получается?
ЛАЙМА (глядя в телевизор). Опять фальстарт! Осталась последняя попытка! Иван Моногамов, не позорьте сына!
СТЕПАНИДА (Ганнергейтам). А вы почему руки не поднимаете, хуторяне?
ЦИНТИЯ, КЛАРЕНС. Мы все зналь комплетно… аллее… эврисинг… мы никогда не голосоваль… мы нихт обожаль голо-совательный демократия…
КАМПАНЕЕЦ (мрачно). На собрании надо ручки поднимать. Для чего же тогда собрания проводятся?
МОНОГАМОВ (Ганнергейту с укоризной). В самом деле, на собрании нельзя же не голосовать. Это же бессмысленно. Если все за, то надо руки поднимать. Так положено.
КЛАРЕНС, ЦИНТИЯ. Корректман! Корректман! Зи вильде тойфель, немного забываль исторический урок. Мы – за!
МОНОГАМОВ (встает). Тогда я отвечу! Дамы и господа… простите ооновские привычки, товарищи, с волками жить – по-волчьи выть… Итак, товарищи, жизнь моя складывалась странно. Я всегда жаждал монолюбви и потому редко участвовал в свальных оргиях моего военизированного студенчества. Увы, я быстро разочаровывался, и произошло это, конечно, не благодаря браку со Степанидой Власовной, но вопреки ему. Жизнь как бы померкла для меня, и я стал плейбой и циник, каким и запомнился тогдашней Москве.
Хочу подчеркнуть, что у меня никогда не было поползновений к выезду за пределы нашей родины, я очень трезвого мнения о своих способностях, а двадцать восемь языков – это чистейшая физиология, фактическая ошибка природы.
Как вдруг меня вызывают, подвергают проверке высшей сложности (ни о каких аптекарях, Степанида Власовна, и речи не было) и направляют в комиссию по борьбе с голодом при ООН, штаб-квартира в Лозанне…
Я не помню, когда и где это произошло… ночью на аэродроме в Дакаре?… Ранним утром на Амазонке?… в закатный час на пляже Бит Сур?… короче, в какой-то пронзительный миг я снова влюбился в жизнь, я почувствовал общность всей нашей живой среды, огромность ее и малость; хрупкость и эластичное растягивание. Мне кажется, что именно с того мига я стал слышать крики моей Цапли или что-то в этом роде, я стал ждать женщину своей жизни, птицу-юность. Я ждал и искал, господа, простите, товарищи. Только поисками я и объясняю столь длинный список медработников в рамках ООН, предъявленный мне нашими пытливыми кадровиками. Увы, я, кажется, был неправильно понят… увы…