Царь Борис и Дмитрий Самозванец
Шрифт:
Претензии Годунова на обладание короной возникли, вопреки легендам, сравнительно поздно. Переговоры относительно возможного брака Ирины Годуновой с одним из австрийских Габсбургов подтверждают это мнение.
Династические переговоры с венским дворцом получили новое направление с того момента, как в 1592 г. в царской семье родилась дочь — царевна Федосья Федоровна. У правителя были свои виды насчет племянницы. Федосье едва исполнился год, а дядя уже хлопотал о ее будущем браке. В 1593 г. канцлер Щелкалов в доверительной беседе с австрийским послом Н. Варкочем передал австрийскому императору необычную просьбу. Согласно отчету посла, дьяк и некоторые другие советники царя Федора изъявили желание пригласить в Москву одного из австрийских принцев не старше четырнадцати-восемнадцати лет, с тем чтобы обучить его языку, обычаям и нравам страны, имея в виду престолонаследие. Новый династический проект преследовал цель обеспечить трон царевне Федосье. По московским
Династические переговоры с австрийцами имели важный политический аспект. Они должны были облегчить заключение союза с Австрией, которому московская дипломатия отводила важное место в своих планах.
В нарушение ритуала посольской службы Щелкалов посетил посла Варкоча на его подворье и беседовал с ним с глазу на глаз добрых два часа. Со слезами на глазах он убеждал посла, что является искренним союзником Австрии и клялся, что будет верно служить императору. Канцлер неоднократно подчеркивал, что выполняет поручение Годунова, но в то же время старался создать впечатление, будто главным творцом австрийского проекта является он сам. Как бы мимоходом Щелкалов заметил: «Наши великие государи на благо христианского мира начали возделывать вместе пашню; Борис Федорович, ты и я — страдники и сеятели. Ежели мы усердно будем возделывать землю, бог нам поможет, чтобы быстро взошло и произрастало то, что мы посеяли. А мы, работники, сообща пожнем с божьей помощью плоды здесь, на земле, и там — в другой жизни» 30. Называя Бориса «страдником» и ровней себе и малознатному послу, А. Я. Щелкалов невольно обнаружил свое истинное отношение к притязаниям соправителя на обладание высшей властью.
Проект передачи московского трона царевне Федосье и одному из габсбургских принцев был одинаково приемлемым и для Годунова, и для Щелкалова. Первый рассчитывал играть при дворе племянницы такую хе роль, как и при дворе сестры. Второй полагал, что австрийский царь не сможет управлять незнакомой страной без его помощи. Но Федосья оказалась нежизнеспособным ребенком и умерла в двухлетнем возрасте 31. С ее кончиной рухнул проект династического компромисса, и Борис поспешил отделаться от слишком влиятельного дьяка.
С. Ф. Платонов полагал, что карьеру Щелкалова погубило участие в прогабсбургской интриге, скомпрометировавшее его в глазах Бориса 32. Но такое предположение неосновательно. В тайных переговорах с австрийцами Щелкалов выступал не против Годунова, а заодно с ним. Конфликт между Борисом и Щелкаловым нарастал исподволь, в течение многих лет, но до поры до времени правитель не мог обойтись без услуг главы приказной иерархии.
Современники охарактеризовали канцлера Щелкалова как человека, превосходившего разумом других московитов и отличавшегося к тому же пронырством и лукавством. Дьяк обладал удивительной работоспособностью. Не зная покоя ни днем ни ночью, он работал как вол. В первые годы правления Борис был непрочь польстить Щелкалову и говаривал, что ему прилично было бы служить самому Александру Македонскому, но и весь мир был бы для него слишком мал 33. Щелкалов обладал большим опытом в делах управления и не знал себе равных в искусстве политических интриг. Писатель «смутного времени» дьяк Иван Тимофеев считал Щелкалова наставником Бориса, научившим его «одолевать благородных» 34. В самом деле, поддержка Щелкалова сыграла исключительную роль в момент столкновения Годунова с регентами. Неудивительно, что в первые годы совместного правления Борис заискивал перед худородным канцлером и даже называл его отцом. Для «родословного» дворянина, каким был Годунов, большего унижения трудно было придумать.
Время отставки «великого» дьяка можно определить довольно точно. В апреле 1594 г., во время приема крымского гонца, он в последний раз исполнял обязанности главы Посольского приказа. 30 июля того же года очередной гонец вручил грамоты его брату, Василию Щелкалову 35.
Обстоятельства отставки А. Я. Щелкалова в точности неизвестны. Джером Горсей утверждал, что «дьявольской и ненавистной жизни дьяка был положен самый несчастный конец» 36. Что скрывалось за эпитафией раздраженного человека — смертельного врага Щелкалова, трудно сказать.
Дьяк Иван Тимофеев, многие годы служивший в подчинении у Щелкалова, знал больше Горсея. Но он составил свои записки на склоне лет и многое забыл. Судьба младшего из братьев Щелкаловых явно заслонила в его глазах судьбы старшего. Когда Борис достиг царства, повествует Тимофеев, «клятву же преступив двобратном (Щелкаловым. — Р. С.) и, кроме убивства (т. е. не убивал их. — Р. С.), зло сотворити возможе… обоих, яко же зверь некий обратився навспять, зубы своими угрызну, многолетно бесчестным…
С падением А. Я. Щелкалова власть в государстве сосредоточилась в руках правителя Бориса Годунова.
Смерть царевны Федосьи расколола правящий кружок, к которому, помимо Годуновых и Щелкаловых, принадлежали еще и Романовы. Родня царя Федора — Годуновы и Романовы, объединившись вокруг трона, преодолели династический кризис, сопутствовавший утверждению у власти недееспособного сына Грозного. Старший из сыновей Никиты Романовича, Федор, сделал блестящую карьеру еще в то время, когда «завещательный союз» между опекуном Н. Р. Юрьевым и Б. Ф. Годуновым сохранял силу.
Двоюродного брата царя Ф. Н. Романова знали в Москве как красавца и щеголя, человека обходительного и любезного 41. Смолоду Федор Никитич любил псовую охоту. Близко знавшие боярина люди утверждали, что ему был не чужд интерес к западной культуре и европейским новшествам. Принятый в доме боярина англичанин Д. Горсей составил для него славянскими буквами и латинскими словами и фразами род грамматики, которая доставляла ему большое удовольствие 42.
В соответствии с традицией высший думный чин могли получить лишь люди почтенного возраста. Поскольку Ф. Н. Романов попал в думу будучи молодым человеком, он не сразу вошел в число начальных бояр думы. В списке двора царя Федора 1588–1589 гг. имя Ф. Н. Романова значится одиннадцатым. В то время он уступал «местами» Мстиславскому, Трубецким, Годуновым и Скопину-Шуйскому 43. Однако в самом конце 1589 г., во время похода на Нарву, Ф. Н. Романов получил высокий пост второго дворового воеводы 44. Спустя три года в дипломатических документах Ф. Н. Романов уже фигурировал как один из главных руководителей ближней думы. В 1593 г. грамоты к польской Раде подписали трое ближних бояр — Ф. И. Мстиславский, Б. Ф. Годунов и Ф. Н. Романов 45.
Союз Годуновых с Никитичами сохранялся, по-видимому, до смерти царевны Федосьи в 1594 г. Местнические дела, служившие своего рода барометром политических бурь, очень точно зафиксировали момент, когда влияние Никитичей резко пошло на убыль.
Когда 28 марта 1596 г. Разрядный приказ назначил Ф. Н. Романова вторым воеводой полка правой руки, со всех сторон посыпались местнические возражения. Первым отказался служить с ним Петр Шереметев — дальний родственник Романовых. Но он слишком поспешил. 13 апреля царь Федор велел заковать Петра Шереметева в колодки, вывезти в телеге за посад и послать на службу. Позже челобитчика посадили в тюрьму за дерзость. Но наказание Шереметева не произвело впечатления на других воевод — князей В. К. Черкасского и Ф. А. Ноготкова-Оболенского. Не обладая ни думными чинами, ни заслугами, они наперебой стремились потягаться с двоюродным братом царя. На приеме во дворе князь Ф. А. Ноготков дерзко заявил, что «мочно ему быть больши боярина Федора Никитича, дяди Данила да отца ево Никиты Романовичей Юрьевых». Даже у кроткого царя челобитье Ноготкова вызвало раздражение: «…Данила и Микита были матери нашей братья, мне дяди; и дядь моих… давно не стало; и ты чево дядь моих, Данила и Микиту, мертвых бесчестишь?» Челобитчик попал в московскую тюрьму на «пять ден». Отсидев в тюрьме, Ноготков выехал на службу. Но назначение Ф. Н. Романова, несмотря на заступничество самого царя, было отменено. «…Потому что, — значилось в книгах Разрядного приказа, — государь то по Разрядам сыскал, что князю Федору Ноготкову не доведетца менши быть боярина Федора Микитича Романова» 46.
Поражение Романовых было очевидным. Разрядный приказ получил предписание составить новую роспись, по которой воевода Ф. А. Ноготков был повышен несколькими рангами (второй воевода сторожевого полка стал вторым воеводой полка левой руки), а место второго воеводы правой руки Ф. Н. Романов уступил С. В. Годунову. Новые воеводские начальники показали, что вдохновителями местнической интриги против Романовых были Годуновы.
Со смертью царевны Федосьи отпала кандидатура на трон как для Годуновых, так и для Романовых. Вопрос: «Кто из ближайших родственников бездетного царя возьмет после него корону?» — оставался открытым.