Царь-Космос
Шрифт:
– Дядька Никифор! А давно разбойники из Шушмора убрались?
– Ась?
Девушка немного подождала, но продолжения не последовало. Бывший замкомэск закусила губу.
– Знаешь, у нас в разведотделе пленных сыромятной плетью по филейным частям пользовали, чтоб на допросе не запирались. А мне вот не нравилось, хлопотно оно и долго. Я иначе делала. Берешь пулеметный шомпол, на огне докрасна калишь…
Спина вновь дрогнула.
– …А потом – прямо в волосатую ноздрю! Но не сразу. Сначала понюхать даешь, потом к зрачку подносишь, чтобы полюбовался…
На этот раз отозвалась лошадь. Кажется, дядька Никифор переусердствовал с вожжами.
– Но такому как ты, недобитку кулацкому, этого мало будет. Я тебе для начала кое-что отрежу. Вот прямо сейчас остановимся и приступим. Ты не надейся, никто тебя не защитит. Я контуженная, только что из скорбного дома, меня там на цепи держали и собачьим мясом кормили. Так чего тебе из твоих причиндалов не жалко?
– А?!
На девушку смотрела перепуганная бородатая физиономия. Лошадь, почуяв волю, рванула в сторону, а потом и вовсе встала.
– Вот и приехали! – удовлетворенно прохрипела кавалерист-девица. – Чего пялешься? Давай, контра недобитая, рассказывай про свой болотный Шушмор. Чего там на самом деле есть, чего – нет. А я пока ножик достану.
Через несколько минут телега вновь тронулась, но уже не так споро. Кажется, возницу что-то сильно отвлекало.
Привал сделали через час посреди густого многолетнего ельника. Подоспела необходимость заглянуть за лесную опушку, а заодно и перекурить. Когда первая часть плана была выполнена, товарищ Зотова подошла к соседней телеге, оставив дядьку Никифора в глубоких раздумьях. Тем временем участковый, зайдя на обочину, набивал самокрутку – внушительного вида «козью ногу». Замкомэск одобрительно кивнула и достала кисет.
Некурящий Семен отошел подальше, стараясь не сильно испачкать сапоги.
– А не скажете ли, товарищ Тулак, как у нас на службе с культуркой? – поинтересовалась кавалерист-девица, сделав несколько глубоких затяжек. – Театры там, балет, музеи, опять же. Или хотя бы на концерт? Контрамарки нам полагаются?
Ротный даже не сразу нашелся, что ответить.
– Ну… Оно надо бы, конечно. Позавчера афишу видел – хор братьев Зайцевых приезжает. Вернемся, позвоню Грише Каннеру…
– Как ударит по окопам,Лишь осколки дребезжат,Пулеметчики, за дело, —Пулеметы в ход пущай.Задумчиво пропела товарищ Зотова, глядя прямо в серые тучи. Затем с удовольствием затянулась, выпустив трепещущее сизое кольцо дыма.
– А у вас, товарищ участковый, как с культурной программой на вверенной территории? Музеи разные, памятники старины?
– Да какое т-там… – начал было Федя, но внезапно осекся. Девушка заметила, оскалила крепкие зубы.
– А как же Волосатые Камни, товарищ?
– А?!
Получилось ничуть не хуже, чем у дядьки Никифора. Зотова быстрым движением переместила самокрутку в уголок рта, развернулась:
– Товарищ Тулак! Врут они нам про Шушмор, все врут! Сговорились, саботажники, сначала споить думали самогонкой своей вонючей, а потом байку про бандитов сплели. Не слишком тут уважают Центральный Комитет! А ты, товарищ Громовой, форменный говнюк, да еще в шинели.
– П-попрошу! – жалобно воззвал участковый, хватаясь за шашку. – Я при исполнении, я – работник м-милиции.
Кавалерист-девица шагнула ближе, нежно погладила Федю по маренговой груди.
– Милиция-полиция… У нас в полку чекист ошивался, вроде тебя, хитрый больно. Так мы подождали, пока врангелевцы в тыл зайдут, чтоб начальству не до нас стало, раздели субчика до исподнего, отмалахитили от души, а потом в ночное пустили. Фонарь на шею – и в степь. Надо же было хлопцам в стрельбе наловчиться?
– Это н-не я!
Бедный Федя подался назад, оступился – и сел прямо в грязь.
– Конечно, не ты, – ласково проговорила девушка, наклоняясь над поверженным. – Это все Антанта и ее наймиты. На чем тебя подловили? На растлении несовершеннолетних? Соседкину внучку на сеновал затащил, кобелёк?
– Н-нет, нет, н-нет!.. Эт-то н-не я. П-приказали! М-не приказали, д-другим тоже…
Слушать такое было неприятно, а понимать трудно. Зотова поглядела на ротного, и тот поспешил подойти. В три руки они выдернули работника милиции из грязи, встряхнули как следует и поставили на ноги.
– Давай все начистоту, только лгать больше не вздумай, – грозно прохрипела замкомэск. – И учти, твоего дядьку Никифора я уже расколола. Услышу, что врешь, для начала нос откушу.
– Зря вы т-как, – всхлипнул парень, без особого успеха пытаясь счистить грязь с казенного обмундирования. – Вы же сами – п-подневольные, понимать д-должны. И ничего такого м-мы не скрывали. Ну, Камни, ну, В-волосатые. В-вообще-то, они не К-камни, а Камы.
2
Урочище обходили стороной – так с самых давних времен повелось. Первое, чему детей в деревнях учили, когда те только бегать начинали: «Только не в Шушмор. Не возвернешься!» Почему, поясняли неохотно. Самых маленьких пугали огромными змеями, что в норах под каменьями живут. Тех, что постарше – мертвяками. Сползаются, мол, в урочище все грешники с окрестных погостов. Взрослым же и без пояснений ясно было. Шушмор – от одного имени дрожь по телу идет.
Особо любопытные, а также изрядно хмельные, в урочище порой забредали, а после до самой кончины удалью хвалились. В Шушморе бывал, никаких страхов не видал! Змеи, правда, встречались, но самые обычные, мертвяков же и след простыл, обратно по погостам расползлись. Зато папоротники там чуть ли не с взрослую ель размером, целый лес, заблудиться можно. И березы дивные, квадрифолием растут. А еще по ночам небеса светятся, и от того на душе радость настает. Но самое интересное в Шушморе – камни. С дюжину их, все огромные, колеру же непонятного. Вроде бы и красные, и лиловые и всех иных цветов разом. Не лежат, а стоят – вкопаны в давние времена, и не абы как, а ровным колом. А посередине всего – холм, травой да кустарником заросший. То ли могила, то ли старое капище.
Рассказчиков слушали с открытым ртом, но проверять их байки не спешили. Не все возвращались, одному везло, другой так в Шушморе и оставался.
Местные священники с гласом народным были полностью согласны. Некий батюшка, старых летописей начитавшись, рассказал прихожанам, что в давние годы назывались те каменья Волосатыми Камами. И не потому, что волосья из них росли, а в честь подземного беса Волоса, коего языческие предки богом почитали. Чур, вражье наваждение, чур!
Времена, однако, менялись. При царе Александре Освободителе приехали в Пустошь ученые люди из самого Петербурга – песни и сказки записывать. Про Шушмор они слыхали, и в первый же день поспешили в урочище. Вернулись живые и довольные, чуть ли не целую тетрадь исписав. Местным пояснили, что страхов там никаких нет. Папоротник и вправду уникальный, реликтовый, не иначе эндемик. Березу же, квадрифолием растущую, и в иных местах увидеть можно, как в здешнем уезде, так и в соседних. А почему дерево в сечении не круглое, а квадратное, то к ученым ботаникам вопрос. Не иначе, хворь такая.