Царь-Космос
Шрифт:
– Можем не прожить!
Товарищ Ким удивленно вздернул брови, по хмурому лицу Генерального скользнула неожиданная усмешка. Поручик шагнул вперед, стал посередине кабинета. Он тоже улыбался, ибо терять было совершенно нечего.
– Товарищ Ким, я не все ваши намеки расшифровал, но понимаю дело так. Вы уверены, что ближайшие годы в России будет создана сильная авторитетная власть, которая восстановит экономику, наведет порядок и завершит, наконец, революцию. Страну возглавит Сталин. Так чего еще желать? Сейчас мы слабее Персии и Китая, мы – изгои, бывшие союзники не желают с нами считаться. И не будут, пока мы не воссоздадим
Он хотел добавить, что по всем «пламенным революционерам», начиная с того, у кого номер «001», давно плачет пеньковая веревка, но вовремя сдержался.
– Не знаю, зачем вы меня сюда пригласили, но если уж позвали, то слушайте… То, что вы творите, это не просто государственный переворот. Это очень глупый государственный переворот – вы лишаете власти того, кто может вернуть Россию из небытия. А чего хотите вы? Хаоса? Слабой власти безвольных болтунов? Ссылаться на распоряжения умирающего просто, но надо же и своей головой думать! Хватит нам Николая II с его нерешительностью и «гуманизмом». Не нравится товарищ Сталин? Так станьте сами диктатором, это, по крайней мере, честнее!..
– Из товарища Ким получился бы неплохой диктатор, – Генеральный достал носогрейку, прихватил мундштук зубами. – Если бы не его эмоции. В политике нет места личным чувствам.
– Ваша мечта о сильной державе, о новой Империи – тоже личное чувство, – ровно, без выражения, проговорил товарищ Ким. – Что ж, вопрос действительно ясен. Позвал я вас, товарищ Тулак, потому что считал единомышленником. Кроме того, вы были в «Сеньгаозере», ваши свидетельства могут заинтересовать членов Политбюро. Кстати, они сейчас сюда пожалуют, пойду их встречу. Искренне советую в их присутствии не говорить лишнего. Я вас пойму, а вот они – не знаю.
Товарищ Ким вынул из кармана кривую черную трубку, усмехнулся.
– Думаете, нельзя обойтись без диктатуры? А мы попробуем.
Вновь хлопнула дверь. Семен подошел к столу, без особой нужды отодвинул стул. Присесть? Так все равно по стойке «смирно» поставят. Он вспомнил о сгинувшем Вырыпаеве, прикинув, на чем мог погореть парень. Жаль, спросить некого и помочь нечем…
– Товарищ Тулак!
Поручик невольно вздрогнул. Сталинская ладонь сжимала его плечо.
– Быстро уходите, здесь есть вторая дверь.
Генеральный кивнул в левый дальний угол, где стоял высокий книжный шкаф темного дерева. «Зачем уходить?» – чуть было не спросил белый офицер, но быстро опомнился. У живого человека всегда найдутся дела.
– Пойдемте, я открою.
Семен подумал, что шкаф, как это порой случалось в авантюрных романах, должен со скрипом отъехать в сторону, открывая путь в сырой темный тоннель. Но все оказалось проще: дверь обнаружилась справа, замаскированная деревянной стенной обшивкой. Вместо мрачного тоннеля за ней была обычная пустая комната – и еще одна дверь.
– Там коридор, – пояснил Генеральный. – Дорогу найдете. Из города уезжайте немедленно, смените документы. Сейчас я назову адрес, но письмо адресуйте не товарищу Сталину…
Желтые глаза весело блеснули.
– …А, скажем, товарищу Чижикову. Такая смешная фамилия, понимаешь.
Переспрашивать и благодарить не дали. Сталин медленно проговорил несколько слов, заставил
– Нахвамдис [28] ! Еще встретимся, товарищ!..
28
До свидания (грузинск.).
И вновь – легкий стук двери, но уже за спиной. Семен резко выдохнул и быстро прошел через комнату. Дверь, коридор… Пусто!
Офицер улыбнулся, расправил плечи. «Счастливая доля – вернуться с той войны…» Впрочем, теперь он окончательно понял: его война не кончилась, и длиться ей еще очень долго. Это почему-то совсем не расстроило. Губы дрогнули, высвобождая из-под спуда похороненное, казалось, навсегда:
– Марш вперед, трубят в поход, добровольцев роты!Кончен бал, настал черед боевой работы!..3
Вырыпаев отложил в сторону тощую брошюрку с мрачной забинтованной физиономией на обложке и поморщился, покосившись на узкое оконце под самым потолком. День уходил, и читать, тем паче имея единственный глаз, становилось сложно. Лампой, даже керосиновой, его не снабдили, значит, его знакомство с подвигами доблестного Ника Картера прервется на самом интересном месте.
– …Сзади у тачанки надпись «Хрен догонишь!»Спереди тачанки надпись «Живым не уйдешь!»Он был не в камере, а в обыкновенной келье, без решеток и замков. Их и не требовалось: в окошко не пролезть, дверь же имела наружный засов. В коридоре охрана, во дворе, куда его водили на прогулку, тоже. Виктор, впрочем, не жаловался и не протестовал: его кормили, позволяли дышать свежим воздухом и даже выдали купу книжонок про героя-сыщика. И смысла нет, никто бы его попросту не стал слушать.
– Любо, братцы, любо! Любо, братцы жить,С Нестором Махною не приходится тужить.С самим Батькой он виделся всего несколько раз, и то исключительно по делам военным. Лишь однажды, после взятия Александровска, Нестор Иванович позвал после совещания на чью-то свадьбу. Гулялось весело. На дворе был сентябрь 1919-го, великий месяц побед, час рождения таврической Утопии, когда все казалось возможным и близким. Батько пил мало, зато много шутил, а потом стал серьезен и принялся рассказывать о Бутырской тюрьме, где провел семь лет. «Царских жандармов» привычно ругал, но о тюремных порядках высказывался снисходительно. Не пугачевские, чай, времена, книги, письма, учеба, долгие беседы о политике и обо всем на свете. «Мои университеты, – улыбался Махно. – Полный курс окончить не дали. Революция – и только!» А потом стал читать свои стихи – не про тачанки и пулеметы, а тюремные, которые даже записывать не стал, наизусть помнил.