Царь Мира
Шрифт:
— Что за черт, — сказал Эдик, глядя вверх. — Гроза не гроза. Откуда это?
Илья лишь пожал плечами. Он смотрел не на небо, а на то место, куда попала молния. Там, в невысокой траве, что-то поблескивало.
— Я сейчас, — сказал Илья, положив удочку, надел ботинки — здесь отдыхали городские дикари и могли остаться разбитые бутылки — и пошел по сухой шелестящей траве.
В том месте, куда ударила молния, трава почернела и обуглилась. На выжженном участке, как это ни странно, лежало зеркало в широкой асимметричной рамке. Илья приподнял его
Вернувшись на берег со своей находкой, он прислонил ее к себе зеркальной стороной наружу.
— Посмотри на свою гениальную физиономию, — сказал он Эдику. Потом положил зеркало.
— Это что, в него ударила молния? — спросил Эдик удивленно. — Вообще, рамка вроде бы металлическая.
— Да, в него, нам повезло. А то бы в нас попала, — сказал Илья. — Хотя это в своем роде романтично — погибнуть от молнии.
Чико — так звали кота — явно испугался незнакомого предмета. Шерсть его была взъерошена, уши прижаты, он нервно бил хвостом, прижавшись к ногам Эдика.
— Интересно, откуда оно здесь? — Эдик потрогал рамку. — Теплая. И форма какая-то необычная. Но на антиквариат не похоже. Надо Алине подарить, — добавил он, улыбаясь. — Она давно просила поменять зеркало в гримерной. Там маленькое и тусклое.
— Что, потащим с собой? — осведомился Илья.
— Ну да, все равно пустые идем. На безрыбье и зеркало — рыба.
— Ладно. Ну что, сматываем?
Эдик лишь пожал плечами: «А что еще делать?» — вытащил удочку, очистил крючок и стал наматывать леску на проволочные уголки у основания удилища. Илья последовал его примеру. Несколько минут спустя друзья брели по лугу к городу. Эдик нес удочки и пустые рюкзаки, Илья тащил зеркало, зажав его под мышкой здоровенной ручищей.
Домой Илья вернулся поздно. Они шли мимо театра, и там он расстался с Эдиком. Тот сказал, что занесет зеркало и даже, скорее всего, останется в театре. Илья вполне его понимал. Ему тоже не очень-то хотелось идти домой. Он предпочел бы отправиться на дачу и чем-нибудь заняться вместо предстоящего выяснения отношений с женой.
Но все прошло гораздо лучше, чем он ожидал. Жена уже легла и сделала вид, что спит, а пятилетняя дочка важно пыталась разогреть ему ужин. Полюбовавшись на ее усилия, Илья сказал, что не голоден и обойдется бутербродами с чаем. Поставив чайник на плиту, он усадил девочку к себе на колени и грозным басом сказал:
— Кто-то из нас уже должен спать.
— Это ты, — без колебаний заявила она.
— Возможно. Тогда мне завтра в детсад, а тебе на работу.
— Да, — весело согласилась девочка.
— Мой шкафчик — с утенком?
— Да, с утенком. А мой стол с компьютером?
— Да, слева от входа. Ты умеешь его включать?
— Нет.
— Тогда и не включай. Сэкономим на электричестве. Кстати, что в детсаду обычно на обед?
— Суп и котлета с кашей. Можешь
— Хочешь, чтобы я стал худым, как ваша воспиталка?
— А у тебя не получится, тебе надо двести лет не есть.
— Начну с завтрашнего дня. А сейчас — пить чай.
— Сколько за тебя съесть бутербродов?
— Пять, — мрачным голосом сказал Илья.
— Ладно, я за тебя съем пять и за себя один. Всего шесть. Только ты сам сыр нарежь. Он скользкий.
— Да, это большое искусство — резать сыр, — задумчиво сказал Илья. — Так, чайник вскипел. Все-таки отнесу я кое-кого в постельку.
— Нет, — обиженно протянула девочка, но он уже подхватил ее на руки и направился в ее комнатку.
Расставшись с Ильей, Эдик прошел под небольшой портик, украшавший вход в театр, и увидел прижавшуюся к одной из колонн женскую фигуру. Он подошел ближе. Это была девушка лет шестнадцати — семнадцати, в испачканной и разорванной белой блузке и длинной черной юбке с глубоким боковым разрезом. Глаза ее были полузакрыты, но, услышав шаги Эдика, она открыла их, и Эдик сразу подумал, что девчонка ангельски хороша. Длинные распушенные волосы, высокая и очень полная грудь, тонкая талия и красивые ноги, стройность которых не скрывала юбка.
— Ты что здесь делаешь? — спросил Эдик. Вообще-то он не умел никогда «клеиться», но проходить мимо такой особы не хотелось.
— Ничего, стою, — насупившись, ответила она, — а вы кто?
— Я режиссер этого театра.
— Ой, правда? — Она улыбнулась, и он сразу понял по этой детской улыбке, что это, скорее всего, школьница. И тут же вспомнил, что в школах города шли выпускные вечера.
Девушка чуть качнулась по направлению к нему, не отпуская колонну, и стало понятно, что она немного пьяна.
— Что, вечеринка веселая была? — с улыбкой спросил он.
— Да-а. У нас выпускной был, потом пошли погулять, и эти придурки стали приставать…
— Какие? Ваши же ребята?
— Ну да. Придурки. — Она обиженно выпятила губу. — Вот блузку испачкали. Как я теперь домой явлюсь? Папа меня вырубит.
Она растягивала слова, и, если бы ей было лет тридцать, это было бы противно и раздражало бы, но она была так юна и прелестна, что даже опьянение красило ее. Чико подошел к ее ногам, потерся, и она улыбнулась, взглянув на кота, но не рискнула наклониться и погладить его.
— Это ваш кот? — спросила она.
— Да, его зовут Чико.
— Какой хороший. — Она взглянула на Эдика, словно вопрошая, что делать дальше, и предоставляя ему инициативу.
— Ну, хочешь, пошли туда, — предложил Эдик, кивнув на вход.
— А можно?
— Со мной можно, — гордо сказал он, почувствовав преимущество своего положения.
— Пойдемте, — тихо сказала она.
Эдик прошел к двери и позвонил. Минуты через две появился заспанный старик-вахтер и, заторопившись, стал открывать дверь. Чико вбежал первым — он вообще любил театр, где его все угощали.