Царь Соломон. Мудрейший из мудрых
Шрифт:
Различные ответы, которые даются древними мыслителями, позволяют предположить, каков был накал их споров. Позже эти ответы вошли в текст и были приписаны Проповеднику как автору всех этих размышлений, что обусловлено прекрасным выдержанным стилем книги, содержащей пронзительно исповедальные ноты – признания различных философов.
Сказанное объясняет странное окончание, где Проповедник восхваляет притчи и сравнивает их с другими мудрыми высказываниями. Книге нужно было стать учебной в школе мудрости, чтобы она смогла сохраниться в течение всего периода изгнания из Палестины, во время правления священников; с другой стороны, литературное произведение иностранного автора никогда не могло быть принято
Без сомнения, стиль книги указывает, что она постоянно видоизменялась, дополнялась и комментировалась, но основа оставалась неизменной: вопрос Соломона и разнообразные ответы мудрецов ранних и поздних времен. Но соответствует ли такой вопрос, возможный с исторической точки зрения, образу мышления, который коренным образом отличался от того, который отразился в остальной древней израильской литературе?
С самого начала монотеистическая вера характеризовалась особым вниманием к проблеме цели. У природы свое назначение, а человек живет и работает ради определенной цели. Единственный путь поиска истины – откровение. Рассказы о сотворении мира, создании первого человека, о праотцах основываются на вере в достижении цели и в справедливость, а это в руках Божьих, что и вызывает сомнения у Проповедника. Наделенный художническим зрением, он описывает вечное однообразие природы, круговорот событий, совершающихся из века в век. «Нет ничего нового под солнцем», – констатирует он.
С такой же холодной решительностью Проповедник отвергает мысль о возможной справедливости для человека: «праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников» (Екк., 8: 14; 9: 2). В конце всем им уготована одна участь – смерть.
Вспоминая историю Адама, он добавляет: «Все идет в одно место; все произошло из праха, и все возвратится в прах» (Екк., 3: 20), отрицая даже блаженство в загробной жизни: «Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю?» (Екк., 3: 21). Как человеку, который пришел к подобному выводу, строить свою жизнь? Большинство вопросов сформулированы настолько ясно и образно, что не утратили своей оригинальности и остроты и через тысячи лет.
Чаще других в поздние времена цитируется и сравнивается с положениями греческой философии ответ, где говорится, что человек должен наслаждаться радостями жизни и не беспокоиться по пустякам (Екк., 3: 12; 9: 7). Затем следует более глубокий ответ, для которого в течение многих столетий не нашлось равного в литературном отношении. В нем говорится, что мужчина должен жить полной жизнью, поскольку существует время, чтобы жить, и время умирать, время любить и время ненавидеть, время плакать и время смеяться (Екк., 3: 1). Верно, что «в истоках человека мы находим вечное», но оно принадлежит только Богу.
В другом ответе восхваляется жажда знаний, поскольку только мудрый человек обладает внутренней уверенностью в себе: «Мудрость человека просветляет лице его» (Екк., 8: 1). Однако в другом ответе говорится о радостях труда и о том, что главное для человека – доброе имя (Екк., 5: 11; 7: 1). Вывод заключается в том, что «человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем», что даже мудрый человек не способен познать значение этого мира, и поэтому необходимо уважать божеские заповеди, поскольку «в этом все для человека» (Екк., 8: 17; 12: 13).
Выдвинутые против каждого из ответов аргументы показывают, что Проповедник или его последователи не приняли ни один них, поскольку посчитали их неудовлетворительными: даже эти ценности являются просто банальными. Наслаждение, стремление к разумному, труд, работа и справедливость, создание новых учреждений и зданий, жертвование – все это уже было в жизни Проповедника: «Я, Екклесиаст,
Использование прошедшего времени было основным аргументом для создания теории, что Соломон рассматривался как уже умерший правитель. Но если говорящий представил себя как Соломона, то едва ли разумно, чтобы творец и мыслитель использовал имевшуюся у него возможность запечатлеть собственные слова таким образом. Похожие обороты есть и в египетской учительной литературе. Основываясь на высказывании «Я был царем», египетская история рассказывает об изгнании Соломона в наказание за его сомнения.
И даже в приведенном ниже трогательном отрывке, где говорится о спокойствии во время печального прощания, содержится призыв наслаждаться жизнью:
«Доколе не померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем. В тот день, когда задрожат стерегущие дом, и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно; и запираться будут двери на улицу; когда замолкнет звук жернова, и будет вставать человек по крику петуха и замолкнут дщери пения; и высоты будут им страшны; и на дороге ужасы; и зацветет миндаль; и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой и готовы окружить его улице плакальщицы; – доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, не обрушилось колесо над колодезем» (Екк., 12: 2-6).
Даже в этом абзаце, где Проповедник говорит о смысле жизни, он собирает последние силы, чтобы сказать самому себе: «Суета сует, – все суета сует»; «все – суета и томление духа» (Екк., 1: 14; 2: 11).
Повторим: вопросы Проповедника находятся вне системы взглядов традиционной монотеистической веры. Но ни один из предполагаемых ответов не может быть отнесен ни к одной из систем, скажем к греческой философии.
Отправной точкой для монотеиста всегда является вера в Бога, в то время как греческие философы определяют отношение к жизни в соответствии с собственным миропониманием. Для монотеистов основа – вера, для греческих философов – разум. Теряющий веру стремится к разуму, сомневающийся в здравом смысле ищет спасения в вере. В Екклесиасте мы не находим пессимизма из-за невозможности рационального познания мира, а лишь потрясение и сожаление.
Столь резкое изменение веры могло быть вызвано только столкновением с новой концепцией жизни, потрясшим основы веры и прежнюю систему ценностей. Но это продолжающееся испытание идей реальностью и реальности верой, критичный ум были природными свойствами греческого народа, и именно благодаря этим свойствам они смогли стать учителями для всего человечества.
Сегодня, однако, на основании раскопок, проведенных в Египте и Вавилоне, можем предположить, что мысли, подобные тем, которые звучат в Екклесиасте, вполне могли родиться и здесь. Наряду с несомненным влиянием эллинизма нельзя не учитывать и воздействия египетской культуры на создателя произведения.
Сохранился «Диалог между уставшим от жизни и его душой» (написан до 1580 года до н. э.), где душа советует человеку вновь предаться радостям жизни, прежде чем он закончит свой земной путь. Но ничто уже не возбуждает человека, который устал от жизни.
Мы вновь встречаемся с первым предшественником Екклесиаста, отчаявшимся и не видящим смысла в продолжении жизни. В «Плаче Хекхепера» (созданном примерно в 1900 году до н. э.) находим такие строчки: «Что бы ни говорилось, все уже сказано… от первых поколений до последних потомков все напоминает о тех, кто предшествовал им…» Та же мысль звучит и в начале Екклесиаста: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Екк., 1: 9).