Царьград. Трилогия
Шрифт:
На рынке Быка было довольно людно – не так, конечно, как по большим праздникам или в старые годы, но все же имелся разнообразный народец. Стоящие за рядками, торговцы громогласно нахваливали свой товар – корзины, керамические кувшины и блюда, ткань. Продавцы более высокого полета настежь распахнули двери и окна многочисленных лавок, располагавшихся на первых этажах домов и мастерских. Некоторые даже высылали на прилегающие улицы мальчишек-зазывал, и их звонкие голоса звучали повсюду:
– Хомуты! Замечательные хомуты в лавке господина Аристароса! Не проходите мимо, замечательные дешевые хомуты!
– Подносы, подносы… Очень красивые, серебряные, с чеканкой!
– А вот кому мыло?! Двенадцать сортов – лавандовое, дубовое, с кориандром… Здесь недалеко, господин! –
Аргип упирался, но как-то не умеючи, вяло – и в самом деле, деревня! Во, уже и согласился идти… Недовольный задержкой, Алексей громок свистнул, жестом подзывая к себе мальчишку из мыльной лавки:
– Эй, парень! Возьму ящик.
– Дождитесь меня, господин, – зазывала моментально потерял всякий интерес к «деревенщине», тут же подскочив к потенциальному оптовику:
– Я не ослышался? Вы сказали – ящик, господин?
– Двенадцать сортов, говоришь? – нехорошо прищурился Лешка. – Не слишком ли много?
– Много? – «мыльный» мальчишка сразу же почувствовал какой-то подвох, но вот какой…
– Ты от лавки кричишь или от мастерской?
– У моего хозяина – и то и другое.
– Мыло, значит, варите. И разных сортов? – Алексей усмехнулся. – А вот сейчас позову смотрителя рынка, да сходим, проверим, каеи вы там сорта варите?
Зазывала испуганно хлопнул ресницами – без особого разрешения эпарха владельцам мыловарен разрешалось варить мыло только определенных сортов, весьма немногочисленных, и уж никак не двенадцать.
– А ну, пойдем, пойдем, – Лешка уже схватил «мыльного» мальчика за руку. – Глянем!
Оп! Тот выскользнул, словно и в самом деле был намылен мылом, рванулся в сторону, под ноги прохожим – миг – и нет его! Ну, и слава Богу! Где же, однако, Аргип? А, вон он, шагает далеко впереди, уже заворачивает за угол.
В какой момент у него срезали кошель и, главное, кто – новичок не заметил. Срезали… Потом, уже в отделе эпарха, стоял, конфузился – и никак не мог объяснить, как так вышло?
– Я ж тебе говорил, – недовольно бурчал Алексей. – Не стой столбом у прилавков, посматривая… А, чего там – учиться тебе еще и учиться.
Новичок казался таким несчастным, обиженным, будто вот-вот заплачет. Большие уши его покраснели, ресницы дрожали, словно у девочки. Ну, что с него взять? Если кто и виноват, так это сам Лешка – выходит, не до конца объяснил.
Стемнело уже, на улицах – на главных улицах, пронизывающих широкими стрелами весь город, зажигались огни. Было то самое время – перед поздним вечером, когда казавшиеся пустынными улицы столицы вот-вот должны были взорваться толпой подвыпившего народа – по указу базилевса ночью закрывались все питейные заведения. Как раз сейчас вот-вот должны были закрыться.
Подумав, Алексей решил, что уже не будет встречаться сегодня С Тимофеем, навестит того завтра, улучив время, ну а сейчас… сейчас и впрямь пора было идти домой, спать. Молодой человек улыбнулся, предвкушая скорый домашний покой и уют. Выйдя на крыльцо, остановился в тени портика, невольно любуясь отражавшейся в море багровой полоской заката. Дул теплый ветер, проносил влагу и терпкий запах цветов. В черном небе загорались звезды, и серебряная луна зависла прямо над величественным куполом храма Святой Софии, окруженного развалинами некогда великолепных дворцов. Увы, в городской казне нынче хватало денег лишь на главный городской храм. Однако, в смутном свете луны развалины не очень-то бросались в глаза – колонны казались вечными, а крыши портиков да и сами дворцы – только что выстроенными и уснувшими, спрятавшимися в ночи только лишь для того, чтобы с первыми лучами солнца явить себя во всем своем великолепии! Так казалось. И Лешке очень бы хотелось, чтобы так было. Ведь это был его город. Его прекрасный город. Город его мечты и надежды. Царьград!
– А можно мне заночевать здесь? – выйдя под сень портика, негромко поинтересовался Аргир. Новичок.
Алексей даже устыдился – ну, надо же, он совсем забыл о напарнике.
– Инструкция запрещает сотрудникам ночевать в казенном учреждении без особой надобности, – негромко пояснил молодой человек… старший тавуллярий… Ну, это, примерно, как старший лейтенант, что ли…
Аргир вздохнул:
– Ну, тогда ничего не поделаешь, придется тащиться назад к Влахернской гавани. Так ведь и не успел сегодня ничего себе присмотреть.
– Ничего страшного, заночуешь у меня, – рассмеялся Лешка. – Приглашаю в гости. Идем. У меня как раз найдется кувшинчик вина… а то и пара кувшинчиков. Ну, пару, конечно, Ксанфия не даст выпить…
– Ксанфия – это ваша жена? – спускаясь по лестнице, уточнил напарник.
– Жена? Гм… – старший тавуллярий задумался, как бы объяснить практически незнакомому человеку их отношения. Хотя, а зачем объяснять-то?
– Мы еще пока не женаты, Аргир, – обернувшись, пояснил Лешка. – Только помолвлены. А свадьба – осенью…
– Понятно…
И что ему понятно? Лешка и Ксанфия были помолвлены уже довольно давно, больше года, и свадьба поначалу намечалась на прошлую осень, но… Но помешали дела и заботы. Во-первых, нужно было как-то налаживать быт – пошлая пословица «с милым рай и в шалаше» не очень-то устраивала обоих – уж слишком многое они уже повидали, слишком многое пережили, чтобы бросаться в барк, как в омут – с головою и без оглядки. В конец концов, любить друг друга можно было и так – в этом смысле Ксанфия была продвинутой девушкой, настоящей столичной жительницей. Да и времена в Константинополе настали не те, что раньше – религия уже практически не играла никакой роли, часть высшего духовенства склонялась к латинянам, а часть, во главе с епископом Геннадием – увы – даже к туркам! И кто там и как с кем живет – никому не было дела. И правильно!
И все же, влюбленные с трепетом готовились к свадьбе, причем каждый – по своему. Алексей начинал строить карьеру, и весьма успешно – должность старшего тавуллярия в неполные двадцать два года, знаете ли, весьма почетна. Причем, Лешка всего добивался сам – никого не подсиживал, не писал – как было кое-где принято, доносы на сослуживцев, не лебезил перед вышестоящими, не льстил начальству, а просто честно делал свое дело – и в очищении рынка и всего немаленького района от площади Быка до Амастридского форума от всякой швали была и толика Лешкиного труда. И не такая уж малая толика! За то и ценило начальство, правда, иногда распекая – но ведь за дело. Да и начальник был – золото, при всех своих недостатках. Протокуратор Филимон Гротас так же начал службы с младшего тавуллярия, поначалу гонялся за карманными воришками, а потом раскручивал и серьезные дела. Знал службу от и до, много чего мог посоветовать, многим помогал – и словом и делом. И, если б его не подсиживали, скорее всего, поднялся бы по служебной лестнице куда выше. Впрочем, и многие бы поднялись, если бы не подсиживали. Из-за чего, к примеру, сменил место службы Никон – опытнейший сотрудник, которого уважали многие? Точнее сказать, не из-за чего, а из-за кого? Ясно было всем – из-за происков тавуллярия Злотоса. О, этот Злотос немало попил крови! А с виду и не скажешь, что интриган и склочник – высок, голубоглаз, белокур, на лицо не то, чтобы писаный красавец, но и не урод, женщинам нравился, и Алексей знавал тех женщин. Женат был удачно – на дочке старшего протокуратора Маврикия, опекавшего весь их отдел. Потому и шел по служебной лестнице вполне уверенно, и так же уверенно расправлялся с соперниками. Вот и Никон неожиданно оказался в числе таких – оба претендовали на должность начальника участка в отделе производства дознания и суда над шкиперами и купцами. Никон здесь брал знаниями и опытом, ну а Злотос – связями и нахальством. Больно уж заманчивой казалось для него эта должность. Вот и добился. И скоро получит старшего тавуллярия, а через пару-тройку лет. Глядишь – и станет парафаласситом – заместителем эпараха по данному отделу. С таким-то тестем – почему бы и нет? Правда, это если тесть удержится, если же нет – пропала карьера господина Злотоса, слишком уж много людей на него обиженно, слишком уж много. Ну, два черт с ним, со Злотосом, и с прихлебателями его – появились уже в отделе и такие. И с чего этот типа вдруг Алексею вспомнился? Тьфу ты, еще и на ночь глядя.