Царица Проклятых
Шрифт:
С этими словами она приподняла губу, давая нам возможность лучше разглядеть ее зубы. Во рту выросли клыки – крошечные, но острые как ножи. Царь продемонстрировал нам такую же перемену.
«Чтобы удобнее было пить кровь, – прошептал он. – Знаете ли вы, что для нас жажда? Мы не можем ее утолить! Ради нашего насыщения умирают по три-четыре человека за ночь, но мы отправляемся спать в муках голода».
Царица вцепилась в волосы, как будто едва сдерживала крик. Но царь придержал ее за локоть.
«Дайте нам совет, Маарет и Мекаре, – попросил он. – Чтобы мы поняли суть этого превращения и знали, как использовать его
«Да, – проговорила царица, пытаясь прийти в себя. – Ибо подобные вещи не происходят без причины…»
Потом, словно потеряв уверенность в себе, она умолкла. Да, казалось, что ее прагматичный взгляд на вещи, и без того ищущий оправданий, разбился вдребезги, в то время как царь держался своих иллюзий, как это всегда делают мужчины вплоть до самой старости.
Итак, когда они замолчали, Мекаре вышла вперед и совершила наложение рук на царя. Она опустила руки ему на плечи, и закрыла глаза. Потом, не обращая внимания на злобный взгляд царицы, она проделала то же самое и с ней.
«Объясни нам, – сказала Мекаре царице, – что случилось в тот самый момент. Что ты помнишь? Что ты видела?»
Царица молчала, ее лицо исказилось подозрением. По правде говоря, это превращение только прибавило ей красоты, но в ней появилось что-то отталкивающее, словно она перестала быть цветком и превратилась в его белоснежную восковую копию. Пока она размышляла, ее лицо становилось все более мрачным и жестким, и я инстинктивно встала рядом с Мекаре, чтобы защитить ее от возможных последствий.
Но царица заговорила:
«Они пришла убить нас, предатели! Они обвинили бы во всем духов – таков был план. И все принялись бы снова есть плоть, плоть своих матерей и отцов, плоть тех, на кого они любили охотиться. Они пришли в дом и нанесли мне раны кинжалами – мне, своей повелительнице, своей царице! – Она помолчала, словно мысленно вновь увидела ту страшную сцену. – Они вонзили в меня кинжалы, они жестоко ранили меня в грудь. С такими ранами не выживешь, и, падая на пол, я знала, что умерла! Слышите? Я знала, что меня ничто не спасет. Кровь хлестала из меня фонтаном.
Но, увидев на полу лужу собственной крови, я осознала, что нахожусь не в раненом теле, что я уже оставила его, что смерть забрала меня и резко толкает вверх, как бы сквозь большой туннель, где я перестану страдать!
Мне не было страшно, я ничего не чувствовала, я посмотрела вниз и увидела на полу этого домишки себя, бледную, окровавленную. Но мне было все равно. Я стала свободной. Но внезапно мне что-то схватило, схватило мое невидимое “я”! Туннель пропал, я попалась в большую сеть, подобную рыбацкому неводу. Изо всех сил попыталась я вырваться, и она подалась, но не порвалась, она схватила меня и крепко держала, и я не могла подняться.
Когда я попробовала крикнуть, я снова оказалась в своем теле! Я билась в агонии, словно ножи резали меня заживо. Но эта сеть, гигантская сеть, не отпускала меня, она больше не была бесконечной, она сжалась в более плотную ткань, напоминавшую огромное шелковое полотно.
И эта сеть – одновременно видимая и невидимая – вихрем крутилась вокруг меня, поднимая, швыряя на пол, поворачивая из стороны в сторону. Из ран лилась кровь. И она намочила ткань, как произошло бы с любой сетью.
И то, что было прозрачным, перестало быть таковым. И я увидела чудовищную вещь, бесформенную, невероятных размеров, по которой
И мне показалось, что огромная невидимая часть этого существа – кровавое облако, которое окружило и обволокло меня, – подчиняется этом крошечному ядру, суматошно кружащемуся по моему телу, то кидающемуся мне в ладони, то появляющемуся в ногах. Оно помчалось вверх по позвоночнику.
Я умру, несомненно умру, думала я. Потом я словно ослепла! Тишина. Оно меня убило – я была в уверена. Теперь я, наверное, опять должна взмыть вверх? Но вдруг я открыла глаза и села на полу, как будто и не подвергалась нападению, я видела все так отчетливо! Хайман, пламенеющий факел в его руке! Деревья в саду – такое впечатление, что раньше я никогда по-настоящему не присматривалась к самым простым вещам! Боль окончательно исчезла – я не ощущала ее ни внутри, ни снаружи. Только свет обжигал глаза, я не могла выносить его сияние. Но при этом я спаслась от смерти, мое тело стало еще более прекрасным, безупречным. Вот только…»
И тут она замолчала, равнодушным взглядом уставившись в пустоту. А потом добавила:
«Остальное вам рассказал Хайман».
Она взглянула на стоящего рядом с ней царя, пытающегося постичь смысл ее слов, как пытались постичь его мы.
«Ваш дух, – сказала она. – Он пытался убить нас. Но все получилось иначе, вмешалась некая великая сила, восторжествовавшая над его дьявольским злодейством. – И снова убежденность покинула ее. Ложь так и не слетела с языка. Лицо внезапно превратилось в холодную маску злобы. И она ласково сказала: – Скажите нам, ведьмы, мудрые ведьмы – вам же известны все тайны, – как называются такие, как мы?»
Мекаре вздохнула и посмотрела на меня. Я поняла, что она не хочет сейчас говорить об этом. И мне вспомнилось старое предостережение духов. Египетские царь и царица начнут задавать нам вопросы, и наши ответы им не понравятся. И нас уничтожат…
Царица повернулась к нам спиной, села и склонила голову. Тогда и только тогда стала очевидной ее истинная печаль. Царь устало улыбнулся нам.
«Мы страдаем, ведьмы, – сказал он. – Мы сможем снести бремя нашего превращения только при том условии, что разберемся во всем. Вы, кто общается с невидимыми существами, скажите нам, что вам известно о таком волшебстве, помогите нам, если можете, ибо вы знаете, что мы никогда не желали вам зла, мы всего лишь хотели сеять истину и закон».
Мы не стали заострять внимание на очевидной глупости этого утверждения – о преимуществах насаждения истины путем поголовной резни. Но Мекаре потребовала, чтобы теперь царь рассказал все, что помнит.
Он говорил о том, что, без сомнения, известно каждому из вас. О том, как он умирал, как попробовал кровь жены, заливавшую его лицо, как его тело словно возродилось и потребовало этой крови, как он принял ее у жены и как она дала ему кровь и он стал таким же, как она. Но у него не было таинственного облака крови. Ничто не бегало, безумствуя, по его внутренностям.