Царский духовник

Северцев-Полилов Георгий Тихонович

— Кто ж они такие? — с недоумением послышались вопросы все больше теснившихся к рассказчику земских.

— Да духовник царский, отец Сильвестр, и постельничий Алексей Адашев, а третьим советником у государя-батюшки не кто иной, как сама матушка царица Анастасия Романовна! Она вместе с отцом Сильвестром да Адашевым неустанно царя на доброе направляет.

— Спаси их, Господи, Царица Небесная и святители московские, что за нашего брата, простого человека, перед государем великим стоят, — загудела толпа, молитвенно крестясь, — а паче всего ее, царицу-матушку!

Так

открыто помирился государь русский со своим народом и одарил его вольностью.

XXIII

Радостно вернулся в свой царский терем Иоанн.

Слезы, что пролил он там, на площади, на Лобном месте перед народом, преобразили молодого царя, лицо его сияло, он смотрел обновленно, искренно радовался, верил в светлое будущее, в неизменную к себе любовь народа. Подойдя к духовнику, он высказал ему свое одобрение.

— На многое доброе наставил ты меня, отче! Кабы не вы трое: владыко, ты и Адашев, до сих пор был бы я погружен в скверну. Вы меня изъяли из нее, одели в хитон чистый, покой душе вернули!

С этими словами Иоанн надел на Сильвестра наперсный крест, осыпанный самоцветными камнями.

— А тебя, Алеша, за труды твои неустанные ко благу моему и государства, жалую в окольничьи дворяне.

Низко поклонились царю Адашев и Сильвестр.

— Недостойны мы твоих милостей царских, государь, а что поспешествовали в деле государевом, то не из-за корысти творили, а ради для твоей царевой пользы и спокойствия и русского государства славы и благоденствия!

— Знаю я лучше, коли вас жалую, — прервал речь духовника Иоанн и, обратившись к Адашеву, снова продолжал:

— Алексие! Взял я тебя из нищих и самых незначительных людей, слышал я о твоих добрых делах и теперь взыскал тебя выше меры твоей, для помощи души моей, хотя твоего желания и нет на это, но я тебя, и не одного тебя, но и других таких же, кто б печаль мою утолил и на людей, врученных мне Богом, призрел, поручаю тебе принимать челобитные от бедных и обиженных и разбирать их внимательно. Не бойся сильных и славных, похитивших почести и губящих своим насилием бедных и немощных, не смотри и на ложные слезы бедного, клевещущего на богатых и ложными слезами хотящего быть правым, но все рассматривай внимательно и приноси к нам истину, боясь суда Божия, избери судей правдивых от бояр и вельмож.

Внимательно выслушал Адашев слова своего повелителя и почтительно ответил ему:

— Все исполню, что повелишь ты мне, государь, не уклонюсь ни от какого дела.

— Ведай по-прежнему наши сношения с землею, это твое главное дело, присматривайся и к заморским делам, хотя и ведает ими другой, а все ж тебе не мешает меня для-ради надзор иметь. Закон бы других государств не лишним было бы изучить, ты, Алеша, горазд на это и с людьми Немецкой земли мороковать умеешь.

Адашев с благодарностью наклонил голову перед царем. Сильвестр, молча слушавший Иоанна, хотел удалиться.

— Постой, отче! Теперь хочу с тобой поговорить… Попомнил ты мой наказ тебе?

— Какой, великий государь? Не мало

было мне наказов от твоей милости? — с недоумением спросил духовник.

— Ин забыл? Книжечку малую обещал ты мне написать об укладе, как жить должно по истине, по христианскому обычаю.

— Не запамятовал о сем, государь, как час свободный выпадет, пишу и размышляю.

— Ну, хорошо, пиши не торопясь! Есть у меня еще работа для тебя с Алешей вместе…

Адашев, отошедший во время разговора царя с Сильвестром, придвинулся.

— Исполним все, что ты нам повелишь, царь-батюшка!

— Тяжебная волокита запутана уж больно, никто, ни дьяк, ни сам виновный не знает, что и как… Распутать все бы надо, составить книгу «Судебник», все выяснить, законы все в нем объявить, чтобы повадки кривде не давать и правде дорогу широкую открыть!

— По воле твоей исполним все, великий государь, — отозвался Адашев, — просмотрим, сыщем все мы с отцом Сильвестром и книжицу изрядную составим.

— Отца моего, владыки Макария, совет примите, он ветх годами, но разум у него и свеж и молод, — упредил будущих составителей «Судебника» царь, высоко ставивший знания и ум митрополита.

— Теперь ступайте, я отдохнуть прилягу, устал, — закончил беседу с ними Иоанн, отпуская обоих любимцев.

XXIV

Нелегкую задачу возложил государь на Адашева и Сильвестра: пересмотреть, исправить устарелые законы, отмести все ненужное в судебной волоките и дать возможность суду здраво разбираться в тяжбах. Только таким испытанным людям, как Адашев и Сильвестр, мог Иоанн поручить столь важный и ответственный труд. Это он сознавал сам отлично и, уверенный в их силах, поручил им «очистить правду, низвергнуть кривду», полновластно хозяйничавшую по тяжебным делам.

Косо посматривали на царских любимцев дьяки и подьячие, «в приказах поседелые», повытчики и ярыги, всем им, согласно желанию царя, приходилось тяжело: брать «мзду» безнаказанно с ответчика и с жалобщика одновременно являлось невозможным да и с одной стороны это было теперь опасно.

Взвыли люди судейские, кормившиеся от тяжебных дел, повсюду по городу, по торгам, по сборищам народным костили царских любимцев.

— По старине жить ныне недолжно, — говорил подьячий Анисимов кучке праздного люда, — опричь того новые законы вводить надумали, простоту нашу родную загубить хотят, — притворно всхлипывая, продолжал он, — ой, много власти дает им царь-батюшка, не претит их запрету.

— Да ты о чем толкуешь-то? — сурово спросил подьячего степенный торговец.

— Как о чем, мил человек, об озорстве попа Сильвестра да Алешки Адашева, облестили они царя-батюшку, по-своему ему голову кружат, верных бояр к нему не допускают.

Но, видимо, московскому люду хорошо были знакомы порядки этих «верных бояр», недоверчиво слушала толпа подьячего, а как только он упомянул о боярах, так сейчас же заволновалась.

— Ты чего зря мутишь-то народ, подьячий? — послышались голоса. — Что клеплешь неправду на хороших людей?