Царствие Хаоса
Шрифт:
Все, что от него осталось, — рутинная программа искусственного интеллекта, способная отвечать на простые вопросы, и, возможно, какие-то фрагменты личных воспоминаний о семье, которые он не хотел бы хранить где-то еще.
Горе сдавило ей горло. Она снова потеряла отца. Он сражается на войне, в которой ему не победить, а она не может быть рядом с ним.
Она стучала по клавишам, желая поведать ему о своих чувствах. Симулякр отца ничего не отвечал, лишь снова и снова выводил на экран красное сердечко.
Прошло две недели. Дом бабушки превратился в центр помощи соседям. Люди приходили подзарядить свои ДВД-плееры,
У некоторых закончились запасы продуктов. Они смущенно отзывали бабушку в сторонку и предлагали деньги за пару банок консервированной фасоли. От денег бабушка всегда отмахивалась и предлагала соседям остаться на обед, а потом провожала их с тяжелыми сумками.
Ружья пока лежали без дела.
— Я же говорила, что не верю в апокалипсические видения твоего отца, — сказала бабушка. — Мир не рухнет, если мы этого не допустим.
Но Мэдди с тревогой наблюдала, как падает уровень солярки, необходимой для электрогенератора. Она злилась на людей, которые приходили к ним и забирали электричество и продукты, которыми им самим не хватило ума запастись. Она хотела сохранить солярку для поддержания работы сервера, где хранился последний фрагмент души ее отца. Умом она понимала, что на самом деле там не по-настоящему ее отец, а всего лишь набор битов, имитирующий часть его памяти, — мизерная доля того, что составляло новое обширное сознание отца. Но эти биты были единственным, что еще связывало его с ним, и она держалась за них, как за талисман.
Одним вечером, когда бабушка, мама и несколько их соседей сидели внизу в столовой, за ужином из яиц и овощей из бабушкиного сада, свет внезапно погас. Знакомый гул генератора стих, и на мгновение воцарилась тьма и полнейшая тишина, лишенная звуков автомобилей или телевизоров из соседних домов.
Потом раздались голоса людей внизу на лестнице. Генератор в конце концов выключился, израсходовав солярку до последней капли.
Мэдди в своей комнате уставилась на темный экран компьютера. Усыпанное звездами небо, отражаясь в экране, создавало иллюзию фосфоресцирующего свечения. Она давно отключила монитор, экономя электроэнергию. В отсутствие света на мили вокруг этим летним вечером звезды горели особенно ярко — ярче, чем она когда-либо видела.
— Прощай, папа, — прошептала она в темноту.
И горячие слезы покатились по ее щекам.
По радио они услышали, что в некоторых крупных городах электричество было восстановлено. Правительство обещало стабильность, напоминая, как им повезло, что они живут в Америке, а не в каком-то другом, не таком защищенном месте. Войны бушевали по всему миру, но люди постепенно учились работать без связи друг с другом. Погибли уже миллионы, и еще миллионы погибнут, и все же многие миллионы людей выживут в этом более медленном и гораздо менее удобном мире. Прежний, такой зависимый от связи и информации мир, с корпорациями вроде «Сентиллион» и «Общее знание», в которых компьютерные биты ценились выше, чем атомы, где казалось возможным получить все что угодно, одним касанием сенсорного экрана, — прежний мир мог больше никогда не вернуться. Но человечество — или, по крайней мере, часть его — выживет.
Правительство призывало добровольцев на работу в больших городах, людей, которые могли бы помочь в восстановлении инфраструктуры. Мама хотела поехать в Бостон, где выросла Мэдди.
— Им пригодится историк, — сказала она. — Кто-то, кому известно
Мэдди подумала, что мама просто хочет занять себя чем-нибудь, просто хочет чувствовать себя полезной, чтобы не поддаваться отчаянию. Папа обещал защитить их, и вот что из этого вышло. Муж вернулся к ней из могилы, но она снова его потеряла, и Мэдди могла только представить себе, как мама страдает под этой маской спокойствия. Мир стал очень суровым местом для жизни, и каждый должен внести свой вклад, чтобы сделать его более сносным.
Бабушка решила остаться дома.
— Я здесь в безопасности. Буду ухаживать за садом и курами. А если дела пойдут совсем плохо, вам будет куда вернуться.
Так что Мэдди и мама обняли бабушку на прощание и стали паковать чемоданы. Бензобак их автомобиля был полон, а соседи, в благодарность за их помощь, принесли еще несколько канистр бензина. Здесь, в Пенсильвании, им придется учиться самим выращивать овощи и фрукты, учиться все делать вручную — никто не знал, сколько времени займет восстановление системы подачи электричества, — а канистра бензина погоды не сделает. Ехать они никуда не собирались.
Перед тем как сесть в машину, Мэдди сбегала в подвал и вынула жесткий диск, к которому относилась как к оболочке, в которой жил отец. Она не могла смириться с мыслью о том, чтобы оставить эти биты здесь, даже если они — всего лишь бледное его отражение, вроде фотографии или посмертной маски.
А еще у нее имелась крохотная надежда, в которой она не признавалась самой себе, чтобы потом не разочароваться.
По обочинам шоссе стояли брошенные автомобили. Когда бак их машины пустел, они останавливались и сливали горючее из бензобаков брошенных автомобилей. Мама воспользовалась этим временем, чтобы рассказать Мэдди историю края, по которому они проезжали, объяснить значение системы шоссе между штатами и железных дорог, которые некогда связали удаленные места континента, сократили расстояния и сделали их цивилизацию возможной.
— Все развивается послойно, — говорила мама. — Интернет-кабели проложены вдоль железнодорожных путей девятнадцатого века, те, в свою очередь, — по следам первых поселенцев, ехавших в своих фургонах по тропам, которые проложили индейцы. Когда мир рушится, рушится он тоже слоями. Мы отслаиваем омертвевшую кожу настоящего, чтобы жить на костях прошлого.
— А мы, люди? Мы тоже развивались послойно? И теперь катимся вниз по ступенькам цивилизации?
Мама задумалась.
— Не уверена. Кто-то считает, что мы слишком далеко ушли от предков, которые сражались камнями и дубинками и украшали мертвых гирляндами цветов. Но, возможно, мы изменились не так уж сильно, мы просто создали гораздо больше, и хорошего, и плохого, когда наши возможности благодаря технологиям увеличились настолько, что мы приблизились к богам. Неизменная природа человека может стать источником отчаяния или утешения — это как посмотреть.
Они въехали в пригород Бостона, и Мэдди настояла на том, чтобы остановиться в старом здании «Логоритмс», корпорации, в которой работал отец.
— Зачем? — спросила мама.
«И если будет возможность посетить прошлое…»
— Это — история.
Здание стояло пустым. Свет здесь работал, но двери были открыты — электронные замки отключились. Электричество, по-видимому, восстановилось во всех системах. В вестибюле мама остановилась перед фотографиями отца и доктора Ваксмана, висевшими в рамках на стене. Мэдди почувствовала, что ее надо оставить одну, и направилась в старый кабинет отца.