Царство палача
Шрифт:
– Именно так.
Бомарше, веселясь, покинул местечко у комода с пистолетами и уселся в любимое вольтеровское кресло.
– Итак, явление второе: Бомарше в тюрьме. Он унижен, но совершенно спокоен… – Бомарше уютно тонул в необъятном кресле и неторопливо продолжал: – Ибо мерзавец знает: Прекрасная Дама, точнее, королева Франции, мечтает сыграть роль в его пьесе… роль восхитительную – субретки Розины. Ее модистка мадам Берген, «министр моды», как ее прозвали в Париже, уже сшила королеве этакий прелестный наряд, и парикмахер придумал этакую простенькую, но так идущую ей прическу. А муж все испортил, посадив Бомарше. Негодный лишил друзей королевы… и прежде
Фигаро не без изящества промычал военный марш. И даже внезапно заорал:
– Виват!
– Этот восторженный рев, – пояснил Бомарше, – означал: узник появился в тюремных воротах.
Фигаро восторженно вопил и аплодировал.
– Счастье толпы! И я – небритый, грязный, с высеченной задницей – отправляюсь домой… Терпите, граф, мы скоро дойдем до интересующего вас… А пока явление четвертое: Бомарше дома. И здесь – маленькое разъяснение. Естественно, глупый король был уверен, что Бомарше, получивший такую компенсацию, забыл все обиды. Что ж, король по-своему был прав: голова их забыла. Но не оскорбленная задница! Задница у Бомарше оказалась на редкость злопамятной. Согласитесь, «эгалите» должно быть для всех частей тела. И если ты – жопа, это не значит, что ты не требуешь равенства, справедливости и тебя можно безнаказанно лупить! И вообще, зачем обиженному заду все эти запоздалые почести? И вот тогда-то враги короля постигли эту жажду мести задницы Бомарше… Такова ситуация перед явлением пятым – и важнейшим. Внимание, занавес!
Явление пятое: к Бомарше пришел некто…
И Бомарше выкрикнул:
– Проси на сцену!
Фигаро поклонился, картинно распахнул дверь и объявил торжественно:
– Гражданин маркиз де Сад!
Граф вздрогнул и уставился на дверь. Бомарше покатился со смеху:
– Гражданин маркиз… о безумие революции!
И вошел маркиз. Он был в том же одеянии, в каком увидит его через пятнадцать лет Шатобриан. Голубой фрак был все еще превосходен, но розовые панталоны уже сильно заляпаны всеми видами еды.
– Ну что за идиот! – сказал маркиз.
– Отличная реплика для выхода, – зааплодировал Бомарше.
– По-моему, – развязно продолжал маркиз, – я хорошим французским языком объяснил этому олуху, вашему слуге: меня зовут маркиз де С. Нет, эта страна была глупа до революции, но после – стала абсолютным царством идиотов. Какое счастье, что есть гильотина… хоть немного их будет поменьше – Наконец маркиз заметил графа Ферзена.
– Да, я не познакомил вас… граф Ферзен, – не без удовольствия объявил Бомарше.
Какое-то мгновение маркиз с изумлением, даже с испугом, глядел на Ферзена. А потом весьма неожиданным для тучного тела церемонным поклоном до земли приветствовал графа. И граф с грацией, уже забытой после революции, склонился в ответном поклоне.
«Механические бронзовые фигурки на часах Антуанетты в Трианоне».
– Я рад, дорогой граф, – сказал с усмешкой Бомарше, – что сумел устроить вашу встречу с маркизом, с которым вы знакомы лишь по письмам. И я счастлив, что благодаря маркизу, который донес… – Бомарше остановился. – Нет, заменим это слово новым, модным словечком революции – информировал вас о прошлых деяниях Бомарше… я имею честь видеть вас у себя в доме.
– Мне жаль, дорогой маркиз, что мы не были знакомы прежде, в счастливые дни Франции, – обратился Ферзен к маркизу, не слушая Бомарше.
– Это было бы непросто «в счастливые дни Франции», – сокрушенно подхватил Бомарше, – ведь когда вы, граф, наслаждались жизнью и любовью в Трианоне, «дорогой маркиз» проводил время все больше в тюрьме или в публичном доме. Но, надеюсь, недавняя переписка вас сблизила?
Маркиз весело расхохотался, и счастливое выражение сытого младенца появилось на его лице. Он опустился на стул из Трианона. На лице графа было страдание, когда стульчик жалко скрипнул под обильным телом.
– Прошу прощения за мой неряшливый туалет, граф, но это все, что я могу себе нынче позволить.
– Думаю, граф изумлен, – усмехнулся Бомарше. – Ибо та сумма, которую вы наверняка получили от него за письмо о Бомарше… заметьте, я опять не говорю: «донос»… должна была здорово поправить ваши дела.
– Деньги исчезли, – смиренно сказал маркиз. – Я ведь по скудости средств, граф, обитаю на жалком чердаке с дурными засовами… И воры, решив, что у маркиза должны водиться средства, легко обчистили мое убогое жилище.
– Уверен, все было иначе… Маркиз привел в свое «убогое жилище» очередную девку, она-то его и обчистила, – сказал приветливо Бомарше.
Маркиз улыбнулся.
– Вы весельчак, Бомарше. Вам, описывающему человеческую выставку, не понять коллегу, ежедневно спускающегося в человеческую преисподнюю… Однако, сударь, я ограничен во времени и хотел бы узнать, зачем вы меня позвали.
– Мой слуга заплатил вам за три часа. Если вы помните, обычно столько длятся хорошие пьесы.
– Но все, что сверх того, должно быть оплачено дополнительно. Сейчас два пополудни. Я не позволю себя обмануть! – скандально закончил маркиз.
– Что ж, это справедливо, – сказал Бомарше. – Итак, к пьесе… Явление пятое маркиз вошел в комнату Бомарше… Маленькое предуведомление, граф, о маркизе де С., вашем осведомителе и моем действующем лице. Есть одно важное обстоятельство, которое вам следует знать. Однажды из ворот Бастилии выехал таинственный экипаж. Бедный король тогда властвовал, но уже давно не управлял – правили, как вы помните, принцы крови. И комендант Бастилии беспрекословно их слушал. По просьбе герцога Орлеанского нашего маркиза тайно вывезли из страшного замка, ибо у него было деликатное поручение от герцога… к озлобленной заднице Бомарше. К сожалению, сам герцог Орлеанский, как известно, не может появиться в нашей пьесе по уважительной причине он гниет в безвестной могиле с отрубленной головой. Его роль, как и роли всех отсутствующих, будет читать мой слуга Фигаро.
Слуга молча поклонился.
– Пусть его молчаливость не вводит вас в заблуждение, – продолжал Бомарше. – Он – один из хитрейших прохвостов, догадавшийся, как выгодно быть молчаливым. На самом деле хитрец все время болтает, но сам с собой. Это удобно, хотя бы потому, что никто не подслушивает и не доносит… И еще: он очень любит своего господина, ибо ждет, что тот когда-нибудь расплатится с ним. Так что вы зря, граф, попросили его отравить меня. И вы, маркиз, – тоже. Я ему должен, господа, куда больше, чем вы обещали.