Царство палача
Шрифт:
Фигаро продолжил:
– «Ремарка: долго кашляет. „Ну хорошо… Но поймите, мое участие в побеге только вспомогательное, его придумал и организовал граф. Он поклялся королеве своей честью, что все будет хорошо. Однако, учитывая известные вам обстоятельства, королю неловко беседовать с графом Ферзеном… и, щадя чувства короля, все переговоры взял на себя ваш покорный слуга. Я также должен придумать, как Семье покинуть дворец незамеченной. Но, честно говоря, здесь я в большом затруднении: все газеты только и трубят о том, что король замыслил побег. Париж пугают напоминаниями о давней традиции французских королей: в дни смут бежать из столицы, чтобы вернуться с войском и покарать смутьянов. Так что меры приняты, караулы во дворце
– «Например, пьесу „Побег из дворца“? Перед ней следует написать ремарку: „И Бомарше покатился со смеху“.
– «Не понимаю, что тут смешного?»
– «Реакция комедиографа: им все смешно… особенно когда следует плакать… Вы просите меня спасти Семью теми же словами, какими восемь лет назад некто просил ее погубить… Хорошо, мсье Казот, я выведу их из дворца. Пьеса Бомарше „Хитроумное бегство коронованных и угнетенных“ состоится».
– «Но вы должны поклясться – таковы правила».
– «И пусть покарает меня Бог, коли я вольно или невольно выдам поверенную мне тайну!»
– «Я вам верю. Я знаю вас давно, Бомарше, и люблю. Я никогда не верил ужасным слухам о вас».
– «А если бы эти ужасные слухи были верны? Если бы вы узнали, что молодой человек отправил склочную и старую жену на тот свет? Разве вы переменили бы свое решение? Учтите, мой бедный Казот, самый бесчестный человек в Париже – это честный Бомарше. И наоборот… Излагайте обстоятельства. Только все и подробно».
– «Ремарка: кашляет… „Итак, каждый вечер во дворец является генерал Лафайет проверять королевскую чету. И личный камердинер короля – тайный шпион Лафайета – ночует в комнате короля. Рука этого прохвоста, согласно этикету, должна быть ночью привязана к руке короля. Но мы постараемся сменить камердинера“.
– «Никогда! Лафайет должен верить, что все под контролем».
– «Дворец, как я говорил, усиленно охраняется…»
– «Ну, это не проблема – пару охранников всегда можно подкупить, особенно теперь, после революции. Я люблю повторять: жаднее богатых лишь вчерашние бедные. А как с паспортами?»
– «Очаровательная русская баронесса Корф, как и многие дамы в Париже, влюблена в графа Ферзена. Она передала ему свой паспорт и документы своих слуг. Сама баронесса уже покинула Париж, ей удалось добыть себе дубликат».
– «Хорошо, представим, что мы их вывели из дворца. А далее?»
– «Далее все обговорено… Это единственное, что я могу вам пока сказать».
– «Что ж, тогда до завтра. Завтра я сообщу вам, как их вывести. Но вы должны побеседовать с верными слугами из дворца. Нужен старый план Тюильри времен Людовика Четырнадцатого. Нужны апартаменты с потайным ходом, не обозначенным на плане, – таких, как я знаю, во дворце немало. Наши титаны любви – оба предыдущих Людовика – оборудовали многие комнаты потайными ходами, чтоб навещать бессчетно менявшихся любовниц. Обычно эти ходы выводят прямо на площадь Карузель…»
На следующий день Казот пришел ко мне и радостно поведал, что такие апартаменты действительно существуют, и не одни. О них рассказал столетний камердинер. После подробных расспросов я выбрал комнаты Людовика Четырнадцатого, где в последние годы своего царствования он жил с этой ханжой, госпожой Ментенон, и тщательно скрывал от нее походы к юным фрейлинам… Выбрав апартаменты, я рассказал Казоту всю придуманную мною пьесу: королева объявляет, что она в положении и ей необходимо более светлое и удобное помещение, после чего Их Величества переселяются в выбранные нами комнаты. Туда через потайной ход к ним пройдет шевалье де Мустье с товарищами. Они обсудят с королем и, главное, с королевой все детали побега. Далее – акт второй: побег из дворца. Явление первое: в день побега в десять часов вечера королева уйдет в свои комнаты будто бы укладывать детей. Она переоденет их и скажет, что начинается забавная игра в тайное путешествие. Она прекрасная актриса – я это хорошо знаю – и все сыграет безукоризненно. Потом через потайной ход она отправит детей из дворца вместе с одним из наших троих гвардейцев, думаю, с Мустье. Если случится непредвиденное, он способен уложить дюжину, это человек-бык. Мустье их проводит до улочки Лешель, она рядом с дворцом, маленькая, уединенная, там можно поставить небольшой фиакр с графом Ферзеном. Далее королева возвращается в салон и объявляет, что дети, слава Богу, заснули. Там она сидит с королем и с генералом Лафайетом вплоть до… «Когда они обычно удаляются спать?»
– «Без четверти одиннадцать».
– «Итак, к одиннадцати вечера супруги расходятся по своим спальням. И королева, переодевшись в платье служанки, через потайной ход вместе с тем же Мустье снова выходит на площадь Карузель. Под покровом темноты Мустье проводит ее к экипажу на улице Лешель».
– «А король?»
– «Вы торопитесь… Пьеса с переодеваниями продолжается: пришла очередь короля. Он отправляется ко сну, задергивает полог и дожидается, пока камердинер крепко заснет. Для этого ему лучше подмешать снотворное… Потом привязывает шнур, идущий от руки стукача – камердинера, к ножке кровати. Король у нас любит слесарничать, так что руки у него проворные. После чего Его Величество сползает за полог и через потайную дверь…»
– «Она у него как раз за пологом кровати!»
– «В этом я не сомневался – ведь это апартаменты любвеобильнейшего „Короля-солнца“… Его Величество откроет дверцу и по лестнице, по которой столько раз спускался на встречу с любовью его предок, выйдет на ту же площадь Карузель на встречу со свободой, предварительно переодевшись в ливрею. С этой минуты он включается в мою пьесу, где госпожа де Турзель должна исполнять роль баронессы Корф, Ее Величество, обожавшая играть горничных – кстати, прелестно играла! – станет горничной баронессы, а король исполнит роль ее камердинера. Дофин и дочь становятся детьми мадам Корф, принцесса Елизавета – второй служанкой, Мустье и два других гвардейца должны играть роль курьеров или слуг, в зависимости от обстоятельств. Ибо большая карета, занавески которой должны быть опущены до самой границы Франции, будет объявляться то казной, которую сопровождают курьеры, то каретой с путешествующей русской баронессой, ее слугами и домочадцами…»
И, обратившись к Ферзену, Бомарше добавил:
– Так что это я, граф, распределил Семье новые роли. И весь план, который изложил вам тогда Казот и который вы утвердили, – это была всего лишь пьеса, придуманная Бомарше!
– Как же он смел, не посовещавшись со мной… – начал граф.
– Я упросил его не делать этого, – сказал Бомарше. – Объяснил, что у нас с вами непростые отношения. И не стоит гневаться на мертвых… тем более пытавшихся хоть как-то преуменьшить беду от вашей глупости, граф. Кстати, неужели вы тогда поверили, что весьма неискусный сочинитель Казот смог все это придумать? Как же вы не догадались, что сей хитроумный план и все эти переодевания напоминают пьесу, которую не под силу сочинить добрейшему Казоту? Здесь, граф, единственный в мире почерк – почерк Бомарше.
Он наслаждался яростью графа.
– Я ненавижу вас! Мы будем драться – и немедленно!
– Ни за что! Вдруг вы действительно меня убьете, и лучшая пьеса Бомарше не будет доиграна до конца? А ведь вас, граф, ждет удивительный финал. – Бомарше перешел на шепот: – Впрочем, мне кажется, что вы о нем давно знаете. И потому боитесь моего рассказа… Неблагородно, граф!
Ферзен замолчал. Он сидел в некоем оцепенении. А Бомарше продолжил:
– Мы встретились с Казотом через неделю, и он сообщил мне, как начали действовать мои персонажи. – Фигаро, текст мсье Казота!