Целитель-8
Шрифт:
Раджеви задумчиво кивнул. Затем, встрепенувшись, протянул руку, и полковник Моссада крепко пожал ее.
Понедельник, 10 апреля. День
Карельская АССР, Сегозеро
Колун развалил березовую чурку одним ударом. Звонко лопнув, половинки шлепнулись по сторонам колоды. Я и их расколол, по очереди. Вот теперь можно и топориком поработать, а то больно здоровы поленья…
Нарубив дров, я выпрямился
– Сила есть, ума не надо… – мой голос звучал немного дико в стылой тишине. Да и тюпанье топора воспринималось как нечто противоестественное, даже кощунственное, вроде матерной частушки в церкви.
Величественные колоннады сосен хранили тишину и ловили ветер хвоей. Озеро и вовсе молчало, досыпая. К маю лед прорыхлеет, вот тогда ночной воздух наполнится протяжными гулами, темнота пугать станет утробным, скребущим треском подвижек. А пока гладь, да твердь.
И зверья не видать. Так только – белка сквозанет, заяц мелькнет… Пару вечеров волки выли, хором, да так слаженно – заслушаешься… Но даже волчий вокал не был чужд здешним дебрям, скалам и водам – их грязнят погадки цивилизации, однако горизонты оставались чисты. Даже распахнутую синеву неба не портили инверсионные шлейфы.
Заводские трубы, железные дороги, холодные «Икарусы» и теплые «ЛиАЗы» – всё это было, но далеко от тутошней глухомани.
Покачав в руке топор, я воткнул его в колоду. Присел, и набрал в согнутую руку увесистую охапку дровишек. Камин хорош вечером, когда огненная засветка шатается по бревенчатым стенам, и мерещится, будто избушка еле-еле переступает куриными ногами, а метелки трав под сводом покачиваются ей в такт.
Но до чего ж прожорлив камелёк! Сколько он дров на дым переводит…
Окунувшись в сухое тепло зимовья, я подкормил обжору, а сам рядом присел, сумрачно следя, как по изжелта-белым полешкам расползаются угольно-черные пятна, смыкаясь и трескаясь под суматошными извивами огня.
Если равнять мое настроение с градусником, то оно замерло на отметке чуть выше нуля. Физически я пришел в норму. Сегодня, вон, зарядку сделал, аж десять раз отжался. Ну, про душевные терзанья лучше не вспоминать, а вот ментальный ресурс, похоже, выработался вчистую. Ноль целых, ноль-ноль…
Я не верил в окончательность потери моих «сверхспособностей». Конечно, слить всю силу – это слишком круто даже для юного организма, но восстановиться можно. Мозг же никуда не делся, вот он, весь тут – серая жижа, обиталище разума, души и прочих расплывчатых понятий. Значит, и энергия его несказанная с ним. Копится, набирается по капельке…
– Да и хрен с ней… – проворчал я, легко, без прежней истомы вставая. Надо бы еще парой охапочек запастись.
Прикрыв дверь за собой, шагнул – и замер. На местный саундтрек наложился новый звук, механический и гулкий, похожий на вой спортивного «Яка», идущего на посадку.
Хмурясь и злясь, я поплелся на скалу. Это был не самолет – к заливчику, где схоронилась избушка, скользил по льду катер на воздушной подушке, наверняка самодельный – уж больно мал, не крупнее моторки. Разве что шире, да и то за счет надутой «юбки».
Воздух нагнетателя сдувал снег, тот клубился, опадая, и снова вихрился за кормой, под рокот винта. Ближе к берегу «ховеркрафт» пошел юзом, но вот тяга упала, и катер осел, тормозя примятой «юбкой».
Ошибки не было, неведомый гость пожаловал именно ко мне. Кисло поморщившись, я спустился на пляж, встречая… Вайткуса.
Да, это был он. В своей роскошной куртке из меха кенгуру, в невообразимых унтах, с улыбкой Гагарина на обветренном лице.
– Ромуальдыч? – растерянно вытолкнул я.
– Етта… Угадал!
Технический директор крепко сжал мою руку, и я тут же попал в его медвежьи объятья.
– Всё понимаю, Мишка, – ворчал он, тиская меня за плечи, – даже лучше, чем твои девчонки. Я бы еще дальше ушел – в запой…
Отстранившись, Ромуальдыч пристально поглядел на меня.
– Видишь, как выходит… Вроде, и знаешь ты судьбу, а она тебе все равно подлянку устроит…
Я лишь плечом повел – говорить не хотелось.
– Ладно, – вздохнул Вайткус. – Тебя ищут, хоть и негласно. Милиции никаких ориентировок не давали, работают опера КГБ, плюс информаторы. Думаю, етто приказ Андропова…
– А вам кто приказал? – без улыбки спросил я.
– Рита твоя, – усмехнулся Ромуальдыч. – И Настя сразу насела, и Наташка… Они все ко мне на работу заявились. Сестричка твоя уроки прогуляла… Я не ябедничаю, просто обстановку рисую. Во-от… Ну, ты ж в курсе, друзей у меня хватает. Стал интересоваться. И тут один мой однополчанин дозвонился. Партизанская кличка «Лютый». А в миру – Лютов, Егор Кузьмич, капитан НКВД в отставке…
– Дальше можете не объяснять, – фыркнул я невесело, и вздохнул, длинно и тяжко. – Ну, что? Сразу двинем? Или завтра с утра?
– А чего ждать? – оживился Вайткус, радуясь, что долго уговаривать не пришлось. – Вон, аппарат хозяину вернем – и на мою «Волжанку» пересядем!
Кивнув, я вернулся в избушку. Дрова в камине прогорели, но струя из чайника лишней не будет – с шипеньем испуская пар, погасли рубиновые угольки. Осмотревшись, я решил «наказать» Кузьмича – стяжал баночку с вареньем из морошки.
Заперев дверь на засов, спустился к берегу. Мотор катера на воздушной подушке уже рокотал, поддувая в резиновый «кринолин». Протиснувшись в маленькую дверцу, я кое-как уместился на жестком сиденье.
– Готов? – бодро спросил Ромуальдыч, стаскивая шапчонку.
– Нет, но… – вздохнул я. – Поехали!
Энергично кивнув, Вайткус добавил мощи нагнетателю. По корпусу прошла дрожь, пущенная винтом, и аппарат со свистом и клекотом разогнался, понесся, едва касаясь льда. Качнулся на снежном намете – и вокруг заклубилось облако, вспухая и серебрясь.