Цена крови
Шрифт:
Эйлин добавила к той первой фантазии про Нормана и монстра остроконечную шляпу со звездами и волшебный жезл. На этот раз ей не удалось подавить смешок. А ведь она едва не поверила, что зануда говорит правду.
Однако Бердуэлл об этом не узнал.
«Она смеется надо мной. Да как она смеет, ведь я был единственным, кто не поднял ее на смех. Да как она смеет!»
Что-то бормоча себе под нос, вне себя от злости и обиды, Норман метнулся вперед и схватил Эйлин за плечи. Он с такой силой прижался ртом к ее рту, что чуть было не распорол верхнюю губу о ее зубы. Но даже не почувствовал боли, так
Следующий приступ боли заставил его охнуть и отпрянуть с жалким мяукающим стоном. Сидя на краю сундука и держась обеими руками за пах, Норманн Бердуэлл смотрел, как все в его глазах окрашивается красным, оранжевым, а потом становится черным.
Эйлин с силой нажала на кнопку первого этажа, распекая себя на все корки за то, что выступила такой дурой.
— Вызывает демонов, разумеется, как же, — шипела она, яростно пиная стальную стену лифта. — А я-то хороша, развесила уши. Да этот хлюпик просто клеился ко мне!
На какую-то секунду, когда Норман ее схватил и лицо его исказилось, девушка не на шутку перепугалась. Он тогда почти потерял человеческий облик. А потом его порыв превратился в то, с чем она давным-давно научилась справляться, и страх улетучился без следа.
— Мужчины такие ублюдки, — сообщила она престарелому и немало удивленному индусу, поджидавшему лифт на первом этаже.
Уже почти в дверях девушка обнаружила, что одна из ее новых красных кожаных перчаток выпала из кармана куртки во время возни да так и осталась в квартире Бердуэлла.
— Превосходно, просто превосходно. — Она хотела было вернуться за перчаткой — усмирить Нормана не составило бы труда, — но потом раздумала. Появись у нее сейчас возможность сомкнуть руки на его тощей шее, она наверняка придушила бы мерзкого ублюдка.
Сгорбившись от ветра, Эйлин подошла к своей машине и успокоила растрепанные чувства, лихо рванув со стоянки так, что дым повалил из-под колес.
Боль потихоньку отступала, а злоба — усиливалась.
«Она посмеялась надо мной. Я поделился вековой тайной с какой-то глупой девчонкой, верящей в вампиров, а она посмеялась надо мной. — Осторожно, не совсем уверенный в том, что устоит на ногах, Норман поднялся. — Надо мной всегда смеялись. Последним звали играть в бейсбол. Одевался я всегда не так, как остальные ребята. Они смеялись даже тогда, когда я получал отличные отметки на контрольных». В конце концов он перестал им рассказывать о своих достижениях: о пятерках с плюсом, о самостоятельных работах, которые учителя оставляли у себя в качестве вспомогательных пособий, о победах на научных олимпиадах три года подряд, о том, что прочел «Войну и мир» за один уик-энд. Никого не интересовали его достижения. Они всегда смеялись над ним.
Точно так, как она посмеялась.
Злость притупила боль.
Широко расставляя колени, Бердуэлл придвинул сундук к стене, затем схватил с дивана ковер и завесил им входную дверь. Плотная шерсть должна была не дать запахам проникнуть в холл. Потом приоткрыл на пару дюймов балконную дверь, использовав в качестве стопора один из освежителей воздуха в форме гриба. Не обращая внимания на внезапный поток холодного ветра и увеличившийся шум сверху, он придвинул вентилятор к приоткрытой щели и включил его.
Проделав все это, Норман отправился в гардеробную за жаровней и пластмассовым ящиком из-под молока.
Рядом с вентилятором он соорудил небольшой костерок: построил пирамиду из трех угольных брикетов, пропитал их жидкостью для растопки и бросил туда зажженную спичку. Вентилятор и сильный ветер, дувший вокруг дома, развеяли почти весь дым, а так как Бердуэлл заранее отсоединил пожарную сигнализацию не только в своей квартире, но и в холле девятого этажа, то об остатках дыма беспокоиться не приходилось. Он дал огню прогореть до конца, а сам тем временем достал цветные мелки, которыми собирался нарисовать пентаграмму.
На плиточном полу обычный мел оставлял следы плохо, поэтому Норман использовал пастельные мелки. На результат это не влияло. На каждом углу пентаграммы он установил две свечи — черную в девять дюймов и красную, шестидюймовую. Их пришлось укорачивать, тогда же выяснилось, что черные свечи на самом деле внутри бордовые. Но и это не сказывалось на результате.
Когда свечи заиграли язычками пламени, Бердуэлл опустился на колени перед тлеющими углями и приступил к ритуалу вызова демона.
В Чайнатауне им было куплено шесть дюймов золотой цепочки на восемнадцать каратов. Теперь он отщипнул от нее маникюрными ножницами три или четыре звена и бросил их в красную сердцевину кострища. Норман знал, что жаровня не дает достаточно тепла, чтобы расплавить даже такую кроху золота, но, хотя он каждый раз тщательно просеивал оставшийся пепел, ему так и не удалось найти хотя бы блестку металла.
Ладан удалось купить в одном пользующимся популярностью продуктовом магазине на Блуар-стрит. Он понятия не имел, для чего люди могли использовать эти ярко-оранжевые кусочки, — просто не мог представить, что их кто-то ест, ладан, наверное, являлся компонентом какой-нибудь приправы. Он швырнул полпригоршни на угли, и ладан медленно загорелся, выпустив клуб густого, остро пахнущего дыма, с которым вентилятору почти удалось справиться.
Кашляя и растирая слезящиеся глаза тыльной стороной ладони, Бердуэлл потянулся за последним ингредиентом. Мирру он приобрел в магазине, специализировавшемся на ароматических маслах и создании персональных, именных духов. Одна унция стоила дороже золота. Воспользовавшись пластмассовым мерным набором, подаренным матерью при переезде, он осторожно накапал одну восьмую чайной ложки на угли.
Тяжелый аромат ладана становился все гуще, у Нормана уже начало горчить во рту. Когда он в первый раз исполнял ночью этот ритуал, то почти остановился, дойдя до мирры, не в силах преодолеть груз, который давил на его плечи. В течение веков мирра использовалась для проводов мертвых, и все эти века их души высвобождались, стоило маслу попасть на угли. Во второй раз он легко отмахнулся от этого, уже зная, что худшее впереди. Выполняя сейчас ритуал в седьмой раз, он вовсе не отвлекался на посторонние мысли и чувства.