Цена любви
Шрифт:
За время пути фотограф несколько раз ставил разные объективы. Он ловко вертел ободок настройки, менял светофильтры, беспрестанно щелкал затвором. И все это время не переставал разговаривать со спутниками. Ему нужно было, чтобы они чувствовали себя как можно более раскованно, совершенно забыв о его камере. Джордан и в самом деле расслабилась. Но даже сбросив напряжение, она не могла не отдавать себе отчет в том, что Ривз является подлинным мастером своего дела.
— Вы оба на редкость фотогеничны, — польстил он жениху и невесте, сменив в камере пленку и спрятав ее в сумку. — Сфотографируемся еще, когда доедем до
— Оглянись, Ривз, — призвал его Гельмут. — Посмотри, как живописно выглядит отсюда озеро. А вон там, справа, мой замок, видишь?
Как показалось Джордан, фотограф несколько поколебался, прежде чем оглянуться на панораму города и озера, похожую с высоты на план в путеводителе.
— Ага, красиво, — нетвердым голосом согласился он после обзора, который длился не более секунды.
Джордан едва не захихикала. Он боится высоты! Весь остаток пути Ривз больше ни разу не поглядел вниз. Он сидел, устремив взгляд прямо перед собой, туда, где над головами его спутников поднимался величественный горный склон. Иное дело Джордан: всякий раз, заслышав внизу гомон очередной группы навьюченных рюкзаками альпинистов, она перевешивалась через ограждение открытой кабины и выкрикивала приветствия на нескольких языках. Ривз в это время сидел прямой и неподвижный как изваяние, изо всех сил вцепившись в край своего сиденья.
Достигнув середины склона, члены маленькой экспедиции вылезли из кабины. Пересадки долго ждать не пришлось. Вместе с другими экскурсантами они набились в более крупный вагончик, где Гельмут немедленно занял выгодное место у обширного окна.
Ривз не последовал за ним, предпочтя крепко ухватиться за вертикальный поручень посередине кабины. Джордан с понимающей улыбкой встала рядом.
— Мог бы и заранее предупредить, что боишься высоты, — не упустила она шанса поддеть его.
— Я не боюсь, просто ошеломлен здешними красотами, — усмехнулся Ривз, иронизируя над самим собой.
— Нам не обязательно было ехать до самого конца, — сказала Джордан.
Поглядев в окно вагончика на приближающуюся вершину, фотограф нервно сглотнул. Пик был окутан туманом — ниточка канатной дороги вела прямиком в облако.
— Нет-нет, ничего. Мне бы только почувствовать твердую почву под ногами, и все будет хорошо. Терпеть не могу болтаться между небом и землей.
— Но ведь тебе приходится часто летать. Как же ты переносишь самолет?
— Обычно с помощью хорошей дозы шотландского виски. Как-то раз прочитал, что если с самолетом что-то случится, то лучше даже не пытаться спастись — все равно расшибешься в лепешку. Вот и сидишь всю дорогу, стиснув кулаки, — снова усмехнулся он, став теперь отчего-то похожим на мальчишку. — Если, конечно, рядом нет кого-нибудь, кого можно было бы взять за руку.
Сунув руку под ее меховую куртку, которую Джордан держала переброшенной через локоть, Ривз легонько сжал женскую ладонь. В ответ она тоже слегка пожала ему руку, и оба улыбнулись друг другу Ривз украдкой взглянул в сторону Гельму-та. Но тот в это время оживленно болтал с двумя юными особами, не видя ничего вокруг. Молоденькие туристки слушали его, восторженно округлив глаза.
Фотограф осторожно нагнулся, чтобы поставить сумку с принадлежностями на пол вагончика. Выпрямляясь, он ухитрился слегка коснуться губами щеки Джордан.
— Ривз! — укоризненно пробормотала она. — Гельмут рядом.
5
— Что-то не видно, чтобы твой жених присматривал за тобой. Неужели он тебя никогда не ревнует?
Она тоже посмотрела на Гельмута, который в данный момент одаривал двух молодых дам одной из своих самых обворожительных улыбок.
— Нет. Он слишком уверен в своих достоинствах и не допускает даже мысли о том, что я могу заинтересоваться кем-то другим.
— Ну и дурак! — Это было сказано с такой убежденностью, что Джордан не могла не посмотреть ему в лицо. Зеленые глаза снова возбужденно сверкали. Однако вряд ли можно было сказать с определенностью, какое чувство выражает зажегшийся в них огонек. — Любой мужчина, который считает, что красивая женщина досталась ему по праву и никуда не денется, — жалкий глупец.
Взгляд его глаз переместился на рот Джордан. Ее губы были приоткрыты, за ровным рядом белых зубов можно было различить изящный розовый язычок. Живо, будто наяву, Ривз представил, как ласкает его собственным языком. Он целовал многих женщин в разных уголках всего света. Но память о них умирала вместе с поцелуями.
С Джордан все было по-другому. Ривз отлично представлял, что ощутит, если поцелует ее прямо сейчас. Вкус этой женщины навсегда отпечатался в его памяти. Стоило ему только преодолеть барьер ее боязливой сдержанности, и она, к изумлению Ривза, ответила на его любовь необузданно и самозабвенно. Это не могло быть женским притворством. Так могла проявляться только страсть, долгое время дремавшая в женской душе. Страсть эта была уже готова вырваться наружу, и ему просто повезло в нужный момент случайно наткнуться на сокровище, уставшее ждать кладоискателя.
А может, это все-таки игра? Его взгляд снова настороженно впился в глаза Джордан, но не нашел там и намека на обман. Он был абсолютно уверен, что если сейчас привлечет ее к себе, то она не окажет ему никакого сопротивления. Но что это будет «для нее означать? Неужели всего лишь ход в какой-то запутанной шахматной партии? Осознает ли она, какую власть обрела над его душой и телом?
Ривз услышал свой собственный голос словно откуда-то издалека:
— Ты очень красива, Джордан.
Ее губы исказились, будто сдерживая внутреннюю дрожь:
— В самом деле?
— Да. К тому же отважная и великодушная. Ты уже дважды спасаешь мне жизнь: первый раз — во время грозы, второй — в опасных горных условиях.
Его тон опять становился насмешливым, а потому ей пришлось ответить в том же духе.
— Этот вагончик подвесной дороги, оснащенный всевозможными техническими приспособлениями, мягкими сиденьями и электроподогревом, вряд ли может относиться к категории «опасные условия», — произнесла Джордан с наигранным высокомерием.
— Зато гроза была по-настоящему ужасной.
— Да, — согласилась она, — но моряки говорят, что во время шторма любому порту рад будешь.
Он засмеялся:
— А вот это вряд ли справедливо. Окажись на твоем месте седовласая бабуля, сомневаюсь, что я… отблагодарил бы ее таким образом.
— Так значит, это было всего лишь выражением признательности?
Ривз по-прежнему улыбался, однако выражение его лица стало совершенно иным: интимным, нежным, даже умильным.
— Признательность здесь ни при чем.