Цена ненависти
Шрифт:
Дугина не раз сравнивали с Аленом де Бенуа (Alain de Benoist, 1943), основным теоретиком французского движения, появившегося во второй половине 1970–х годов, которое получило название «новые правые». История движения связана с GRECE (ГРЕСЕ, Группа по исследованию и изучению европейской цивилизации) и с журналом «Nouvelle 'Ecole» («Новая школа») [440] . Встреча этих двух деятелей произошла во время пребывания Дугина в Париже в конце 1980–х годов и повлекла за собой близкое сотрудничество на протяжении нескольких лет. Например, в 1992 году патриотическая газета «День» опубликовала тексты выступлений «круглого стола», в котором приняли участие Дугин, Александр Проханов, Сергей Бабурин и Ален де Бенуа. В тот же год Дугин начал выпускать в свет собственный журнал, которому дал название «Элементы» и провозгласил русской версией журнала европейских «новых правых» «'El'ements». Появление этого издания отражает отход Дугина от националистов более классического толка из изданий «День»/«3автра», но не исключает и разногласий с де Бенуа, который в 1993 году стремился дистанцироваться от Дугина после обширной кампании во французской и немецкой прессе против «красно–коричневой угрозы» в России. В одном из своих интервью де Бенуа признался, что осознал наличие некоторых расхождений идеологического порядка: они могут быть либо практического характера,
440
Taguieff Prierre-Andr'e. Sur la Nouvelle droite. Jalons d'une analyse critique. P.: Descartes & Cie. 1994. P. 148–296.
441
Ален де Бенуа: «Я... более чем осторожно отношусь к любой «евразийской» идее, так как мне все это кажется довольно фантасмагоричным». Цит. по: Taguieff P.-A. Sur la Nouvelle droite. P. 311.
Но некоторые общие черты у этих двух деятелей все же имеются — например, невозможность определить их место внутри устоявшихся идеологических схем и приписать им определенные политические симпатии в классическом спектре правых и левых движений. Оба они отвергают популизм, и, несмотря на некоторые попытки, ни тот, ни другой не смогли найти политическую партию, способную отразить всю сложность их идей. Например, Ален де Бенуа с начала 1990–х годов не скрывал своего презрения к французскому Национальному фронту (Front national) [442] , а Дугин с осуждением говорит о заметных представителях русского национализма, таких как Эдуард Лимонов, Геннадий Зюганов или Владимир Жириновский, — несмотря на то, что его идеи напрямую повлияли на первых двух деятелей и, в меньшей степени, вдохновили третьего. Как и его французский коллега, Александр Дугин подвергает все движения правого спектра в своей стране жесткой критике: он отрицает правильность разделения на правых и левых и не приемлет популизм, направленный лишь на привлечение электората, особенно заявления ксенофобского характера. Идейная насыщенность доктрин, на которые он опирается, и стремление представить альтернативную точку зрения настолько же отделяют Дугина от традиционного русского национализма, насколько далек де Бенуа от идей Морраса (Maurras) или Барреса (Barr'es).
442
Ibidem. P. 254–265.
Обоим деятелям пришлось неоднократно разъяснять свою точку зрения и выслушивать обвинения в «предательстве» от представителей других партий праворадикального толка. К примеру, Дугину пришлось долго объясняться по поводу своего неприятия этнонационализма: по его мнению, русские националистические движения подразделяются на две группы — с одной стороны, панслависты и монархисты, отличающиеся сосредоточенностью на этническом вопросе и архаичными, ностальгическими взглядами на Россию, а с другой — евразийцы, государственники и коммунисты, которые признают приоритет сильного государства, а не этнических чувств, больше внимания уделяющие будущему [443] . Дугин стремится, как и де Бенуа, «отделить вопрос о национальном самоопределении от национализма» [444] : он заявляет о существовании национализма, свободного от ксенофобии, обрушивается с критикой на любое проявление панславистского сентиментализма, который проявился в России в период военных конфликтов на Балканах, и отвергает бытующие в народе антикавказские настроения и фобии, на которые опираются такие политические деятели, как Зюганов, и, даже в большей степени, Жириновский. Дугин призывает к созданию рациональной националистической доктрины, спокойно и уверенно воспринимающей возможные заимствования из таких альтернативных проектов, как религиозный фундаментализм, идеология «третьего мира» или левое экологистское движение.
443
Консервативная революция. С. 131–136.
444
Taguieff Р.-А. Sur la Nouvelle.droite. P. 259.
Начиная с 1980–х годов как Дугин, так и де Бенуа, каждый в своей стране, представляют собой основной источник идей и доктрин так называемого правого толка. Оба они считают, что путь к политической власти идет через получение власти в области культуры. Де Бенуа, например, вот уже более десяти лет преследует цель как можно шире распространять свои идеи в интеллектуальных кругах, в особенности через журнал «Кризис» («Krisis»), который он стремится превратить в трибуну для дискуссий как для правых, так и для левых мыслителей Франции. Именно особое внимание к вопросам культуры объясняет некоторые приоритеты, установленные Дугиным в последние несколько лет. Он стремится в первую очередь оказать влияние на молодых многообещающих интеллектуалов, а также на власть имущих политиков и военных: начиная с 1998 года успех книги о геополитике, практически ставшей университетским учебником, лекции в Военной академии и лекции для Нового университета полностью соответствуют этому стремлению повлиять на представителей элиты.
Дугин также стремится стать «советником принца»: он всегда старался установить контакт с действующими военными чинами [445] и предлагал свои услуги в качестве мозгового центра (think tank) при структурах власти, основав Центр геополитической экспертизы и став советником Геннадия Селезнева в бытность последнего спикером Думы. Именно в этом духе он и задал основные направления для своей партии «Евразия», которая сразу после создания поддержала политику Кремля и цель которой, по ее заявлениям, заключена не в борьбе за власть, а в борьбе за влияние на власть [446] .
445
Более полные сведения о его связях с военными кругами имеются в работе: Dunlop John. Aleksandr Dugin's «Neo-Eurasian» Textbook and Dmitrii Trenin's Ambivalent Response // Harvard Ukrainian Studies. 2001. N 1–2. P. 91–127.
446
Чернов Дмитрий. Превыше всего. Российские фундаменталисты объединяются для поддержки власти // Вести. 2001. 25 апреля.
Несмотря на отдаление, Дугин продолжает регулярно ссылаться на Алена де Бенуа и разделяет его надежды на континентальное будущее Европы, строительство которой должно проходить под антиатлантистскими лозунгами. Он заимствует многие концепции у движения «Молодая Европа» («Jeune Europe»), а также у
Дугин тем и отличается от других деятелей русского национализма, что является ярым сторонником европейского строительства, восхищается эпохой западного Средневековья, а также Германией. Это идет вразрез с этноцентризмом его конкурентов и советской традицией воспринимать Германию неотрывно от «фашизма». По этой причине Дугин неоднократно подвергался критике, особенно со стороны коммунистов, которым традиция русского «антифашизма» запрещает признавать какое бы то ни было немецкое культурное влияние на русский национализм, а зачастую и вообще любое западное влияние. Позиция Дугина в расовом вопросе еще более двусмысленна, нежели мнение де Бенуа.
Еще с 1960–х годов группа GRECE во многом отказалась от идей «биологического реализма», которые были весьма распространены среди членов «Молодой Европы» и в других группировках радикально–националистического толка, и предпочитает говорить о различиях культурного, а не расового характера. Де Бенуа был главным сторонником такой смены приоритетов: начиная с 1970–х годов он критиковал расистские идеи, которые характеризовал как проявление неприемлемых для него иудео–христианских предрассудков. В этой сфере Дугин не заходит так далеко, как де Бенуа, и остается под влиянием других радикальных движений, а также традиционалистов, которые наравне с Эволой и в противоположность Генону остались неравнодушны к расистской тематике. Дугин осуждает расовые теории в их нацистском воплощении, сформировавшемся вокруг германоцентристской идеи, вместо того, чтобы ориентироваться на общеевропейское видение вопроса, и приведшем к Холокосту. Он также поддерживает точку зрения Юлиуса Эволы, осуждающего расистский и антисемитский детерминизм, бытовавший в Германии в то время, разделяя его точку зрения на расы как на «душу» народов [447] . Он постоянно проводит разделение между расовым вопросом и геополитикой, между национализмом и духом государственности, отдавая предпочтение геополитике и государственности.
447
См., например: Философия традиционализма. С. 135–191; см. также сборник: Мистерии Евразии. М: Арктогея, 1991.
Тем не менее, Дугин часто использует расовые термины для того, чтобы объяснить отличия, так сказать, «цивилизационного» характера. Евразия представляется для него синтезом белого населения индоевропейцев–славян и желтой расы финно–тюркских народов, и каждая из рас в его восприятии одарена врожденными качествами, подтверждающими философские принципы, согласно принципу «духовного расизма» Ю. Эволы [448] .
Типичные рассуждения, проистекающие из расовой идеологии и теории о врожденном превосходстве белых, ссылки на арийские теории и на неоязычество — все это присутствует у Дугина в большом количестве. И в этом случае он вдохновляется идеями «новых правых», которые, начиная с 1950–х годов и периода формирования идеологических направлений группы «Europe–Action», стремились выйти за рамки традиционного национализма и сосредоточиться на идее европейского строительства. Идея этнического и культурного единства европейских народов отражает нынешнее стремление к выражению чувства идентичности и самоопределения вне существующих рамок, без «шовинизма». Чувствуется стремление обойти подводные камни, из–за которых в период Второй мировой войны возник раскол среди националистов в разных европейских странах. Таким образом, Дугин принимает теорию о «защите западной цивилизации» в ее расовом, арийском, античном понимании, а вовсе не в том, что касается современной культуры. В своих работах он регулярно ссылается на крупных арийских мыслителей из Германии, таких как Гвидо фон Лист (Guido von List, 1848–1919) и Йорг Ланц фон Либенфель (Jorg Lanz von Liebenfels, 1874–1954). Еще чаще он ссылается на Германа Виртца (Hermann Wirth, 1885–1981), одного из его любимых авторов, и на его оккультные теории об арктической родине изначальных арийских народов:
448
См.: Мистерии Евразии, например, вторую часть книги — «Расы, руны и культы». С. 673–736. См. также краткое изложение теорий в книге: Наш путь. Стратегические перспективы развития России в XXI веке. M.: Арктогея, 1999. С. 21.
«Наша земля тысячелетия назад приняла потомков Арктиды — основателей индуистской и иранской цивилизации. Мы (особенно православные) сами являемся наследниками Арктиды, ее древнейшей традиции» [449] .
Еще Генон утверждал, что Гиперборею необходимо искать не около Скандинавии, а дальше на востоке. Дугин много работал над этой теорией, что отражено в книге «Мистерии Евразии». Сибирь и ее огромная северная континентальная поверхность понимаются им как изначальная колыбель арийцев, а также как магический центр мира, в соответствии с идеей о том, что «континенты имеют символическое значение» [450] . В книге «Философия традиционализма», а также в работе «Гиперборейская теория» Дугин упоминает, что Герман Виртц считал руническую письменность чем–то вроде арийского Грааля, хранящего отпечаток универсального языка, предшественника всех языков, который он вроде бы смог расшифровать (опубликовал результаты в 1933 году под названием «Хроники Ура–Линда» [451] ). Дугин продолжает излагать различные аргументы оккультного характера в пользу данной гиперборейской теории, упоминая о мистике алфавитов, созвучий, цифр, геометрических символов (кельтского креста), ссылаясь на Каббалу, алхимию, герменевтику, теорию о существовании космических циклов, гностицизм, закон об астрологических взаимосвязях, проводя параллели с иранской и индийской культурами и т. д. Весь этот конгломерат теорий Дугин называет сакральной географией, которую он определяет как «неизвестную науку» о секретах мировой истории, загадках древних цивилизаций, происхождении рас, религий и древних мифологий [452] . Все эти элементы оккультной культуры характерны не только для «новых правых»; они также связаны с идеями отцов–основателей традиционализма и нашли последователей внутри мистических фашистских движений 1920–х — 1930–х годов.
449
Философия традиционализма. С. 176.
450
Мистерии Евразии, переиздание см.: Абсолютная родина. С. 575.
451
Метафизика благой вести. С. 482.
452
Мистерии Евразии. С. 2.