Центральная Азия: От века империй до наших дней
Шрифт:
Умар умер в возрасте 36 лет, и отчасти причиной столь ранней кончины стала его любовь к вину. В 1822 году на престол взошел его 14-летний сын Мухаммад Алихан, отличавшийся своеволием. Он был большим любителем удовольствий и особо не старался скрывать своей склонности к азартным играм, выпивке и распутству. Однако настоящий скандал вызвало его увлечение одной из младших жен отца. Мухаммад был немногим младше дочери хана падишаха, на которой женился его отец в конце своей (надо признаться, довольно недолгой) жизни, и Мухаммад влюбился в нее еще до того, как она овдовела. Как только он стал ханом, он нарушил все табу и женился на своей мачехе {29} . Он даже нашел какого-то улема, который узаконил брак на том основании, что у Мухаммада уже был пенис, когда он выходил из утробы своей матери, а раз касаться в этот момент пенисом вагины своей матери допустимо, значит, допустимо касаться и вагины своей мачехи. Подобного рода гибкость толкования мало на
29
Там же, 148–149.
Тем временем сага о ходжах из Алтышара продолжилась и определила судьбу Коканда на рубеже XVIII и XIX веков. Династии Цин удалось добиться от султана Бадахшана выдачи двух братьев, бросивших им вызов в 1763 году, а также трех из четырех сыновей ходжи Бурхануддина. (У его брата Джахана детей не было.) Четвертому же сыну, Саримсаку, удалось спастись. Слуги укрыли его в безопасном месте, и в конце концов он оказался в Коканде. В 1788 году династия Цин потребовала выдать его, но Нарбута-бий, тогдашний правитель Коканда, ответил отказом. Несмотря на то что Коканд подчинялся династии Цин, в действительности сюзерен никогда не вмешивался в дела своего вассала. Отказ выдать Саримсака, по сути, свидетельствовал о том, что Нарбута не считал себя в полной мере вассалом династии Цин {30} . Хоть Цин по-прежнему собирали с Коканда дань, реального контроля над ним у них не было. В начале XIX века баланс сил сместился в пользу Коканда. Теперь это была мощная военная держава, чьи купцы главенствовали в торговле Алтышара.
30
Laura J. Newby, The Empire and the Khanate: A Political History of Qing Relations with Khoqand, c. 1760–1860 (Leiden: Brill, 2005), 55.
Похоже, Саримсак-ходжа доживал свои дни в Коканде в золотой клетке. Ханы всегда с опаской относились к бесконтрольной власти религиозных элит и не хотели, чтобы она мешала их плодотворным отношениям с династией Цин. Джахангир-ходжа, сын Саримсака, меньше любезничал со своими сюзеренами. В 1814 году он вышел из Коканда под покровом ночи и, собрав более 300 соплеменников-киргизов, напал на Кашгар. В Алтышаре было всего 4000–5000 солдат, но их оказалось достаточно, чтобы отразить вторжение Джахангира. Потеряв многих воинов, он бежал обратно в Коканд, где Умар-хан отчитал его, однако затем оставил в покое. Похоже, эта неудача не поколебала решимости Джахангира, поскольку в 1820 году он повторил попытку и снова потерпел поражение. Тогда Умар посадил его под домашний арест. Спустя два года, когда Умар умер и на трон взошел его юный сын, Джахангир снова бежал, на этот раз в киргизские кочевья, где на протяжении еще двух лет собирал сторонников.
В 1826 году Джахангир начал полномасштабное вторжение в Алтышар, возглавив отряд из нескольких сотен человек, куда входили киргизские кочевники и другие его приверженцы из Коканда и Бухары. Он направился к мавзолею Сатук Богра-хана, первого тюркского правителя, принявшего ислам, в городе Атуш, недалеко от Кашгара. Там он столкнулся с воинами империи, которые окружили его людей. Нескольким спутникам Джахангира удалось бежать в соседнее поселение, где они призвали жителей на помощь, а он сам тем временем всю ночь прятался в мавзолее с двумя товарищами. Помощь пришла как раз в тот момент, когда казалось, что его песня спета. Услышав, что Джахангир вернулся, местные жители, из которых многие были членами суфийского братства Афакия, отправились к мавзолею. Началась кровавая бойня, и цинские войска потерпели поражение. Джахангир вышел из мавзолея лишь после окончания боя. Как только люди увидели его, «вся исламская армия, – по словам кокандского летописца, – собралась перед Джахангиром-ходжой на кладбище и пала на колени. Затем его с большим почетом усадили на быстрого породистого коня. Услыхав эту новость, все люди, и стар и млад, выходили приветствовать Джахангира-ходжу на пути в Кашгар» {31} . Его встречали как освободителя, и его люди захватили Гульбах, крепость с цинским гарнизоном, а китайские войска бежали на восток. К осени Джахангир принял титул Сеида Джахангира-султана и стал править Яркендом и Хотаном. Сам Джахангир считал, что всего лишь вернул себе то, что принадлежит ему по праву. «Кашгар и эти [другие] места – земли моих предков», – сообщал он Цинам позднее {32} . Рассказы о богатых купцах из разных городов, отправляющих к Джахангиру людей и деньги, указывают на то, что многие восприняли его приход к власти как возвращение ходжи, чью власть за шестьдесят лет до того узурпировала династия Цин. Народное восстание вернуло ходже власть.
31
Hajji Muh ammad H akim Khan, Muntakhab al-tavarikh, trans. Scott C. Levi, in Islamic Central Asia: An Anthology of Historical Sources, ed. Scott C. Levi and Ron Sela (Bloomington: Indiana University Press, 2010), 276–277.
32
Цит. по: Newby, The Empire and the Khanate, 94.
Масштабы бунта ошеломили цинский двор. Зимой 1826/27 года они перебросили тысячи солдат с севера и в марте 1827 года в жесточайшем бою отвоевали Кашгар. Джахангир бежал, и тысячи китайских воинов выслеживали его несколько месяцев. В феврале 1828 года Джахангира наконец схватили и доставили в Пекин в сопровождении 2000 солдат. Там его допросили, а затем казнили, разрубив на части. Династии Цин восстановление власти стоило много крови и унижений, а кроме того, привело к спорам о месте Алтышара в империи. Маньчжурские советники в Синьцзяне выступали за сокращение расходов в Алтышаре, ссылаясь на слишком высокую цену оккупации региона. «У четырех западных городов враги со всех сторон, эту территорию не стоит охранять, а людей не стоит подчинять, – писал Вулонга, кашгарский советник. – Эта территория для Алтышара обременительна и чересчур уязвима» {33} . Содержание Синьцзяна и правда всегда обходилось дорого. Доходов, получаемых с этого региона, вечно не хватало, и, чтобы обеспечить там возможность правления Цин, центру приходилось ежегодно направлять туда огромные субсидии в серебре. Система распределения доходов по принципу сиесяна («общей платы»), распространенная в Китае, в Синьцзяне всегда зависела от этих выплат. К 1828 году ежегодный сиесян, отправляемый в Синьцзян, составлял 830 000 таэлей {34} .
33
Там же, 110.
34
Millward, Beyond the Pass, 59.
У Вулонги были свои резоны, однако его мнение яростно оспаривали многие интеллектуалы и бюрократы в Пекине, уже давно утверждавшие обратное – что весь Синьцзян, в том числе Алтышар, необходимо более тесно интегрировать в империю и ввести там китайскую структуру управления. Для решения новых задач, стоящих перед империей, была создана школа административного управления. В 1820 году Гун Цзычжэнь (1792–1841), молодой студент этой школы, написал «Предложение об учреждении провинции в западных регионах», в котором решительно выступал против «глупых ученых с поверхностными взглядами и студентов-дегенератов из бедных деревень», которые считали, что Синьцзян истощает ресурсы империи. Сами небеса повелели династии Цин провести экспансию на запад, и называть напрасной жертву маньчжурских знаменных войск и простых китайских солдат нельзя. «Если мы хотим сохранить свои заслуги, приумножить и расширить их, то нет ничего лучше, чем обдумать и взвесить принцип потерь и выгод, – писал Гун. – А в чем же заключается этот принцип? Его можно выразить всего в двух предложениях: "Привозить людей из центра, чтобы принести пользу западу" и "Привозить богатство с запада, чтобы принести пользу центру"». Гун предложил государству профинансировать переселение на запад изъявивших такое желание китайских крестьян и обработку колонизированных земель, что решило бы проблему перенаселения самого Китая и сделало Синьцзян более прибыльным владением. Эти меры предлагалось сочетать с учреждением гражданской бюрократической администрации взамен военной системы и системы беков в Синьцзяне. Гун признавал, что такие реформы потребуют «чрезвычайно больших» затрат, но был уверен в том, что через двадцать лет они «окупятся десятикратно». Таким образом, Гун косвенным образом отвергал саму суть политики Цин в Синьцзяне, основанной на сохранении региона в качестве маньчжурского «заповедника», отличного от собственно Китая. Гражданская администрация, по замыслу Гуна, должна управлять знаменными войсками, чьи преимущества будут заключаться в более низких налогах, а также в том, что, когда «они совершают правонарушения, ни одно должностное лицо рангом ниже окружного судьи не имеет права бить их палкой» {35}
35
Gong Zizhen, "Xiyu zhi xingsheng yi," in Gong Zizhen, Gong Zizhen quanji (Shanghai: Shanghai renmin chubanshe, 1975), 105–112. For an English translation, see David C. Wright, "Gong Zizhen and His Essay on the 'Western Regions,' " in Opuscula Altaica: Essays Presented in Honor of Henry Schwarz, ed. Edward H. Kaplan and Donald W. Whisenhunt (Bellingham: Center for East Asian Studies, Western Washington University, 1994), 655–685.
Конец ознакомительного фрагмента.