Церковная песня [Гимн Хаоса]
Шрифт:
Затем он обратил свое внимание на самого могучего союзника – Халифа, мумию. Вряд ли священник мог усилить и без того кошмарное творение, так что он просто задал новую последовательность команд, и расположил его в стратегически более выгодном месте – за дверью.
Все, что оставалось Барджину, это подготовиться самому. Он надел свою мантию, которая не уступала крепостью кольчуге рыцаря, и прошептал молитву, чтобы еще усилить защиту. Он взял Кричащую Деву, свою дьявольскую булаву с головой женщины, и проверил глифы на единственной двери в комнате. Пускай идут; будь это
Ньюандер подошел утешить Данику, но Персиваль опередил его, прыгнув с балки на плечо девушки. Губы Даники тронула улыбка, когда она взглянула на белого бельчонка – напоминание о лучших временах.
– Они почувствовали, что мертвые пробудились, – пояснил друид, показывая на гулей. – Их пища – мертвечина.
Даника ответила ему скептическим взглядом.
– Даже если мертвечину придется организовать самостоятельно, – ответил Ньюандер. – Их привлекло именно пробуждение мертвецов. – Ньюандер и сам сомневался в своих словах, но он не знал о камне некроманта, и другого объяснения не было. – Гули потянутся к нежити со всех своих ближайших логовищ, хотя откуда явились эти сказать невозможно.
Даника неуверенно поднялась на ноги.
– Неважно, откуда они пришли, – сказала она. – Только то, что они мертвы, и на этот раз навсегда. Пошли дальше. Каддерли и дварфы могут быть в беде.
Ньюандер схватил ее за руку.
– Ты не можешь идти, – настаивал он.
Даника одарила его недобрым взглядом.
– Мои заклинания почти на исходе, – пояснил друид, – Но у меня есть немного мази, которая исцелит раны, и заклинание, обезвреживающее любой яд.
– У нас нет времени, – заявила Даника, вырываясь. – Прибереги исцеляющее заклятие. Мои раны не такие уж серьезные, а оно может пригодиться, прежде чем все это кончится.
– Тогда только минуту, обработать твои раны, – начал спорить Ньюандер, принимая ее решение насчет заклинания, но уверенный, что раны Даники нужно хотя бы промыть. Он вынул небольшой мешочек. – Я могу понадобиться тебе, леди Даника, но я не пойду, пока ты не позволишь обработать раны.
Даника не хотела задерживаться, но и в упрямстве друида сомневаться не приходилось. Она опустилась на колени перед друидом и протянула ему свои изодранные руки, и, несмотря на собственное упрямство, ей пришлось признать, что боль в ранах приутихла, как только друид приложил свои мази.
Они снова двинулись вперед, Ньюандер нес факел и свой посох, Даника держала кинжалы, испачканные подсыхающей кровью гулей, а новый член команды – Персиваль обернулся вокруг плеча и шеи Даники.
Глава 20. Ох, братик, мой братик
– Мой братик, – рыдал Иван, наклонившись над распростертым телом Пикела. – Ох, мой братик! – дварф плакал, не стесняясь Каддерли, качая голову брата в своих руках.
Каддерли нечем было утешить Ивана. На самом деле, молодому ученому было ненамного легче, чем дварфу. Пикел был хорошим другом, всегда готовым выслушать
Каддерли никогда не сталкивался со смертью друга. Его мать умерла, когда он был очень мал и он не помнил ее. Он видел служителей Илматера и мертвых обжор в столовой, но они были лишь лицами для него, далекими и незнакомыми. Теперь, смотря на несчастного Пикела, он не знал, что следует чувствовать и что следует делать. Это казалось какой-то мрачной игрой, и впервые в жизни Каддерли понял, что некоторые вещи были вне его власти, что весь его рационализм, ум, расчет не могли помочь здесь.
– Жаль, ты не стал друидом, – тихо сказал Иван. – Небесный свод всегда был тебе роднее, чем каменный. – Иван испустил страшный крик и уткнулся лицом в грудь Пикела, его плечи содрогались от рыданий.
Каддерли мог понять боль дварфа, но он был, тем не менее, потрясен, что дварф так проявляет чувства. Он даже испугался, что с ним самим что-то было не так, потому как сам он не свалился на грудь Пикела как Иван, либо же любовь Ивана к брату была гораздо сильнее, чем его собственные чувства к несчастному дварфу. Но Каддерли не поддался горю целиком; какой бы горькой не была утрата, если они не отправятся закрыть бутылку, многие другие разделят судьбу Пикела.
– Нужно идти, – мягко сказал Каддерли.
– Заткнись! – зарычал Иван, готовый вцепиться в Каддерли, но не отрывая глаз от брата.
Ответ изумил Каддерли, но опять он не понял природу горя, и был ли это Иван, ответивший ему. Когда дварф, наконец, посмотрел на него, его мокрое от слез искаженное лицо подсказало молодому священнику, что происходит.
– Проклятие… – еле слышно прошептал он. Насколько он понимал, красный туман работал на усиление человеческих эмоций. Похоже, проклятие зацепилось за искренне горе Ивана, брешь в его природной магической защите.
Дварф всхлипывал все чаще и чаще, он почти задыхался, так отчаянно он ревел.
– Иван, – тихо сказал Каддерли, подходя, чтобы положить руку на его плечо. – Мы больше ничего не сможем сделать для Пикела. Пойдем уже. Есть другие важные дела.
Иван злобно глянул на Каддерли и сбросил его руку.
– Хочешь, чтоб я его оставил? – закричал дварф. – Моего братика? Моего дорогого братика? Нет, я не уйду, никогда не уйду. Останусь рядом с ним. Останусь, и буду хранить его тепло!
– Он умер, Иван, – сказал Каддерли, стараясь справиться с подступающим к горлу комом. – Ушел. Ты не сможешь сохранить тепло его тела. Ты ничего не сможешь для него сделать.
– Заткнись! – снова зарычал дварф, хватаясь за топор. Каддерли испугался, что тот собирается его зарубить, испугался, что Иван винит его в смерти Пикела, но дварф не смог даже поднять тяжелое оружие, а вместо того снова рухнул рядом с Пикелом.
Каддерли понял, что ничего не добьется, пытаясь урезонить скорбящего дварфа, он яростная вспышка Ивана натолкнул его на другую идею. Была эмоция, способная подавить даже горе, и Иван, казалось, с радостью был готов впустить ее в свое сердце.