Цесаревич

Старый Денис

Американский гость поспешил уйти, но начальник безопасности задержался.

— Придумайте такое, чтобы кто-нибудь видел, как уезжает Франклин! — обратился я к Степану Ивановичу.

— Фейерверк! — сказал безопасник и попробовал уйти, но я вновь задержал его.

— Этот господин должен прибыть к месту, потом исчезнуть, не умереть, а исчезнуть, на время, — я задумался, так как пришла в голову завиральная идейка.

*…………*……….*

Петербург

1

марта 1750 года

Вечер.

То, что мы сделали с Франклином — жестоко и кощунственно при любых допущениях морали, даже если во имя благих дел.

Франклин все же что-то понял и стремился сбежать, подписывая себе приговор. Допустить побега было нельзя. Насколько могущественны европейские масоны, не знаю, но следует исходить из того, что некоторое влияние они имеют. Поэтому не хотелось никаким образом бросить на себя тень, а, напротив, показаться жертвой.

На следующий день после наших бесед, масонский эмиссар засобирался в путь-дорогу. Бенджамина взяли на выезде из ресторации «Элит», лакей был моим человеком. Франклин снова оказался в компании вместе со своими тремя унтерами из ингерманландского полка. В этот раз солдаты не успели ничего сделать, как были нейтрализованы. Работало два десятка казаков, где один десяток следил за тем, чтобы никто ничего не увидел, контролируя подходы к месту операции.

Сутки Франклина продержали в одном сарае возле строящегося Зимнего дворца, благо стройка опять отчего-то прекратилась, и людей в том закутке не было ни днем, ни ночью. Да и чего ходить, когда на улице жуткий холод.

В это же время готовилась операция. Было написано письмо Роману Илларионовичу Воронцову и в качестве печати использован перстень «американца». После дождались момента и инсценировали покушение на меня.

Карета была заранее простреляна из фузеи, как помята и кираса, которую я одел. Было прислано извещение в дом Романа Воронцова, что прибуду к нему для серьезного разговора.

— Подъезжаем! — предельно собрано сказал Кондратий Пилов.

Выстрел! Еще выстрел!

— Прикрывайте цесаревича! — во все горло закричал глава моих телохранителей, чтобы было услышано всеми вокруг и даже через стекла в окнах.

— Прикрывайте цесаревича! — кричали другие казаки под звуки выстрелов.

Последние слова Франклина: «Вы же меня отпускали! Что происходит?» потонули в какофонии других звуков, так же никто не услышал его предсмертных хрипов.

— Уходят! Не дай им уйти! — призывали за пределами кареты.

Все театральное представление длилось не более трех минут, после дверца открылась, и показался Кондратий.

— Все! Из дома уже выбегает прислуга! — тяжело дыша, доложил Пилов.

— Выхожу! — сказал я и состроил болезненное выражение лица, причем особо не лицедействовал.

Перед представлением мне аккуратно, выверено, но ударили прикладом у правой груди, где была на кирасе

вмятина от пули, что не смогла пробить защиту. Синяк остался, так что я вполне себе пострадал и, как должны все подумать, вновь ходил по краю жизни и смерти, если бы не надел кирасу под сюртук.

Постанывая и кряхтя, я вышел из кареты и посмотрел на тело Бенджамина Франклина. Пуля прервала жизнь несостоявшегося отца американской демократии мгновенно. Рядом лежали еще двое унтеров, обманутых, но не мучеников, после выяснения оказалось, что у них было грешков. А вот третьего пока оставили в живых, не знаю, что с ним делать, но мужик, вроде как правильный.

Унтерам-ингерманландцам после внушений приказали привести Франклина к дому Романа Илларионовича Воронцова, с ними же пошли еще трое моих людей. Задача была передать письмо брату вице-канцлера, заведомо невыполнимая задача, так как время было синхронизировано и Бенджамину с двумя унтерами оставалось прожить не больше получаса.

Как только показалась моя карета, приставленные к Франклину переодетые в цивильное, выбритые казаки начали разряжать в сторону моего выезда холостыми выстрелами свои пистоли. После чего побежали, а двух унтеров и «американца», недоуменно хлопающих глазами, пристрелила моя охрана.

— Что случилось? — по дороге к месту «покушения» бежал Роман Илларионович с тремя вооруженными слугами.

Богатырского роста, мужчина не выглядел былинным витязем, скорее «богатырем на очень сытной пенсии». Воронцов был тучного телосложения с ярко выраженным вторым подбородком, который, казалось, жил своей жизнью, болтаясь при беге в разные стороны.

— Ум-м, — чуть скривился я от боли.

— Что? Вы ранены? Как же это, Ваше Высочество? — забеспокоился любитель масонов.

— Все в порядке, привычка, м-м, — я вновь «отыграл» боль. — Привычка одевать кирасу спасла.

— Кто эти люди? — суетился вокруг меня Роман Илларионович.

— Эй, помогите снять кирасу! — выкрикнул я и один из казаков подбежал, чтобы оказать помощь.

Пока я снимал под охи и вздохи свою броню, Кондратий обыскивал тело Франклина. Найти он должен был письмо от масонского эмиссара к Воронцову.

— Ваше Высочество! Вот! — Пилов протянул мне сверток, скрепленный печатью. — Эту бумага у татя была в руках.

— Надо бы в Тайную канцелярию эти записи доставить! — сказал я, но бумагу взял.

— Непременно, Ваше Высочество! Это же уму непостижимо! — вторил мне Роман Илларионович.

— Как думаете, Роман Илларионович, уместно будет почитать? Все же меня чуть не убили? — спросил я, рассматривая письмо. — Какая замысловатая печать! Не находите?

Лицо Воронцова покрылось испариной, несмотря на то, что на улице было не менее минус десять градусов мороза. Я же аккуратно, чтобы сильно не повредить печать, и ее можно было сопоставить, вскрыл застывший сургуч и развернул свиток. Тут важно было сыграть правильную эмоцию.