Цесаревна. Екатерина Великая

Краснов Петр Николаевич

Фермор сжал кулаки и стал ходить взад и вперед по освещенному факелами кругу.

— Снимать палатки, — сказал он. — Куда идти?.. О, черт возьми!.. Свяжись с этим королем!.. Скачите на позицию… Нет!.. Постойте!.. Пишите… Перестроить боевой порядок поворотным кругом и контрамаршами по полкам. В первой линии на левом фланге моего корпуса: Бутырский полк, дальше Суздальский и Ладожский полки… Записали?.. Во второй линии — второй Гренадерский, Невский и Казанский… Левее — пятый и четвертый Мушкетерские полки Обсервационного корпуса. Батареям стать перед полками и на флангах… Чище выровнять линию баталии. Генералам,

штаб–офицерам полков, офицерам и унтер–офицерам иметь наблюдение, чтобы рядовые между собой не говорили. Кто дерзнет подаваться — тому грозить, что тут же заколот будет. Уторопленных при стрельбе солдат примечать и после дела наказать, ретирующимся угрожать палашами… При стрельбе прикладываться в полчеловека… Записали?..

Это было последнее приказание главнокомандующего перед боем. Когда адъютанты скрылись во мраке, отвозя приказание по дивизиям, Фермор сел в поданные ему дроги и поехал в деревню Картшен, где и оставался, не отдавая никаких распоряжений, до конца боя.

«Этим людям, — думал он, — ныне нельзя мешать… Пусть делают, как знают…»

XIV

Все утро в русской армии раздавались крики команд и галдеж потревоженных, разоспавшихся перед рассветом людей.

— Куда нас ворочают?..

— Вы мне скажите, господин полковник, где фронт?..

— А вы, поручик, воинский артикул учили?.. А?.. Учили?.. Где неприятель — там и фронт… Поняли, поручик, — и полковник Ранцев широким жестом показал поручику Камынину на юг.

В ярком блистании поднявшегося над сосновым лесом солнца были видны белые стены и красные крыши деревни Цорндорф, холмы, покрытые золотистым жнивьем, и за ними кое–где показывались черно–синие ряды выстраивавшейся в батальный порядок армии Фридриха.

— Но там, господин полковник, вчера была ставка генерала Фермора?

— Совершенно верно–с!.. А ныне там кавалерия короля Фридриха… Передайте по ротам: первая линия стреляет сначала по плутонгам, потом подивизионно, потом атакует штыками… Убылые места первой линии заступать частями второй линии и внушить: где неприятель — там и фронт!..

И пошло по рядам: «Где неприятель — там и фронт…»… «Где фронт — там и неприятель…»

В девять часов утра сто пушек «лютого» короля открыли огонь по русским полкам и им ответило 240 знаменитых «новоинвентованных» шуваловских гаубиц. Полтора часа раздавалась оглушительная канонада, задернувшая все поле сплошной пеленой едкого порохового дыма. Ядра врывались в ряды русской пехоты. Люди падали убитыми и ранеными. Вторая линия заступала «убылые» места.

Король Фридрих, окруженный свитой, шагом на коне проехал через деревню Вилкенсдорф и остановился на поле. Из первых линий к нему прискакал адъютант граф Шверин.

— Что скажете, милый граф?..

— Русская пехота, ваше величество, с геройской стойкостью выдерживает огонь нашей артиллерии, стоя под выстрелами с неустрашимой и неописуемой твердостью…

— А… Кгм…

Фридрих тронул костылем лошадь и сказал Шверину:

— Скачите, милый граф, в Цорндорф к Зейдлицу и скажите ему то, что я скажу вам на ухо.

В светлых, слегка выкаченных глазах Фридриха заиграл, заискрился тот смех, какой одолевал его, когда, бывало, откинувшись в глубоком кресле, он читал Вольтера и, вдруг отложив книгу, смеялся тихим лукавым смешком. Фридрих нагнулся к уху Шверина и прошептал несколько

слов.

Шверин скинул шляпу, надел ее и поскакал к деревне, где занимался пожар.

— Граф Дона, — сказал король. — Если северные медведи не боятся пушечного огня, пусть попробуют штыка наших гренадер. Пора начинать, граф Дона, уже одиннадцатый час.

На левом фланге прусской армии глухо ударили барабаны. Пятнадцать полков отбили шаг на месте, вспыхнули в пороховом дыму освещенные солнцем вдруг распущенные широкие знамена, трубы и валторны грянули бодрый наступательный марш, и из деревни Цорндорф тяжким железным шагом стали выходить полки прусской пехоты. Они стеной надвигались на дивизию Фермора.

Старые петровские полки встрепенулись и, как птица, которая собирается лететь, встряхнулись. Звонкие команды молодых сержантов раздались по флангам плутонгов, и линии полков вдруг опоясались сначала быстрым оранжевым блеском огней, а потом сейчас же кудрявым белым дымом. Прусская пехота шла не колеблясь. Русские полки окутались дымом выстрелов подивизионно. Пули свистнули по прусским рядам, обжигая и валя людей. За дымом не стало видно линии русского фронта. В опаловых переливах порохового дыма все скрылось, и, казалось, самое время перестало существовать. Точно там, за дымом уже ничего и не было. И тем страшнее были раздавшиеся там крики напряженности необычайной. Словно не человеческие голоса там звучали, но сама судьба повелительно и мрачно кричала:

— Ступай!.. Ступай!! Ступай!!!

Грянули барабаны. Рожки и вальдгорны запели, все ускоряя наступательный марш. Сквозь белые дымы стали проблескивать налобники медных шапок гренадер и белые. перевязи «шнап–саков». Тяжек и грузен был шаг елизаветинских гренадер. Барабаны били чаще, и вальдгорны ускоряли наступательный марш.

Внезапно грозно, упоительно, стихийно, потрясающе грянуло ужасное русское «ура!». Все перемешалось в огне и дыму. Прусские гренадеры побежали назад.

Граф Шверин сдержал скок своего коня и, останавливая его, подъехал к генералу Зейдлицу.

Тот, как всегда в день генерального сражения, был особенно великолепен. Вороной ганноверский жеребец, сделавший ночью обходный марш, был заново зачищен и блистал шелковистой шерстью. Громадная треугольная шляпа с плюмажем по краю и белыми и черными перьями с левого борта оттеняла красивое лицо начальника конницы. Фарфоровая трубка чуть дымила в его зубах. Сзади стояли его спешенные полки кирасир и драгун. Шверин снял шляпу и сказал: — Екселленц!.. Его величество король… Зейдлиц вынул трубку изо рта, спрятал ее за край стальной кирасы и широким жестом скинул большую шляпу, опуская ее к правому колену. На пудреном парике чуть приподнялись отдельные волосы, тонко обвитая лентой коса торчала за спиной. Белая букля прикрывала пол–уха.

— Его величество король приказал передать вашему превосходительству, что вы ответите головой за исход сражения.

Зейдлиц большими глазами, где горело пламя подавленного до времени огня, серьезно посмотрел на Шверина и спокойно и твердо сказал:

— Прошу доложить его величеству королю, что после сражения моя голова в его распоряжении.

Он медленно и несколько торжественно надел шляпу. Шверин надел свою и поскакал вверх по холму, направляясь к Цорндорфу.

— Дивизия, по коням!.. — скомандовал Зейдлиц.