Цезарь (др. перевод)
Шрифт:
Так, например, путешествуя со своим заболевшим другом, Гаем Оппием, он уступил ему единственную на постоялом дворе кровать, и сам улегся спать под открытым небом. Хозяин одной харчевни подал ему негодное масло; он не только не пожаловался на это, но даже попросил еще, чтобы хозяин не заметил своей ошибки. Однажды за столом его пекарю вздумалось дать ему более свежий хлеб, чем его сотрапезникам; он наказал пекаря.
Более того: он склонен прощать. Это очень странно! прощение – христианская добродетель; но, как мы уже сказали, на наш взгляд Цезарь является провозвестником христианства.
Меммий позорит его в своих речах, говоря, что он прислуживал Никомеду за столом вместе с евнухами и рабами этого царя. – Известно,
Катулл сочиняет на него эпиграммы, потому что Цезарь похитил у него любовницу – сестру Клодия, жену Метелла Целера. Он приглашает Катулла к себе на ужин.
Иногда он мстит, но только если его вынуждают к этому, и мстит мягко: in ulciscendo natura lenissimus. [6]
6
Светоний, Цезарь, LXXIV, 1: «Даже в мести необычайно мягок».
Так, один раб, который собирался отравить его, просто предан смерти, non gravis quam simplice morte puniit. [7]
А что же еще можно было с ним сделать? – спросят некоторые.
Боже мой! он мог отдать его на пытки, мог заставить его умереть под розгами, скормить его рыбам.
Но он не сделал ничего этого, потому что Цезарь никогда не отваживается делать зло: nunquam nocere sustinuit. [8]
7
Ibid. LXXIV, 3: «Он не предал его более суровой казни, чем простое предание смерти», то есть не стал пытать его.
8
Ibid. LXXIV, 2: «Ему никогда не хватало храбрости причинить ему зло», но здесь речь идет об отношениях Цезаря с одним его старым соперником, а не об общей истине.
Есть лишь одна вещь, которую обожающий его народ не может ему простить: он заставляет уносить с арены и лечить раненых гладиаторов, как раз в тот момент, когда зрители уже готовы объявить им смертный приговор; gladiatores notos sicubi infestis spectatoribus dimicarent vi rapiendos reservandosque mandabat. [9]
Но подождите, можно сделать так, что тебе простят все.
Однажды утром над Капитолием и над Форумом поднялся великий шум.
9
Ibid. XXVI, 4: «Повсюду, где знаменитые гладиаторы сражались перед враждебно настроенной публикой, по его приказу их силой забирали с арены и оставляли ему.» Эта черта отражает скорее не доброту Цезаря, а его желание сохранить для себя лучших гладиаторов.
За ночь в Капитолий были возвращены статуи Мария и трофеи его побед. Те самые, которые, быть может, и сегодня еще зовутся трофеями Мария, были возвращены на место и вновь украшены кимврскими надписями, которые сенат когда-то приказал стереть.
Разве Цезарь не был племянником Мария! разве он не хвастался этим по любому поводу, и разве Сулла не сказал тем, кто просил о его помиловании: «Я отдаю его вам, безрассудные; но берегитесь, в этом юноше много Мариев!»
Этот поступок Цезаря был великим делом. Тень Мария, попирающего руины Карфагена, выросла до невероятных размеров, как это было с Наполеоном, заточенным на Святой Елене; это его призрак, покинув могилу, явился вдруг римлянам.
Вообразите себе статую Наполеона, вознесенную в 1834 году на вершину колонны, в этой его шляпе и сером рединготе.
Старые солдаты плакали. Седовласые рубаки рассказывали о том, как когда-то входил в Рим победитель тевтонов. Простой и грубоватый арпинский крестьянин, он так никогда и не пожелал, несмотря на принадлежность к всадническому сословию, выучить греческий, который стал вторым или даже первым языком римской аристократии, подобно тому, как французский стал вторым или даже первым языком аристократии русской. Во время осады Нуманции Сципион Эмилий разглядел его военный гений, и как-то, когда его спросили, кто станет однажды его преемником:
– Может быть, вот этот! – ответил он, хлопнув Мария по плечу.
Глава 6
Вспоминали, как Марий, будучи простым трибуном, к великому изумлению аристократии и не посоветовавшись с сенатом, предложил закон, который должен был пресечь интриги в комициях и трибуналах. Один из Метеллов стал нападать на этот закон и на трибуна, и предложил вызвать Мария в суд, чтобы тот отчитался за свое поведение; после чего Марий явился в сенат и приказал ликторам препроводить Метелла в тюрьму. Ликторы подчинились.
Югуртинская война затягивалась. Марий обвинил Метелла в том, что он нарочно тянет ее до бесконечности, и вызвался сам, если его сделают консулом, взять Югурту или убить его собственными руками. Он получил должность консула и командование войной и разбил Бокха и Югурту; Бокх не захотел погибать вместе со своим зятем, и оставил Югурту. Молодой Сулла получил его из рук царя мавров, и передал его в руки Мария. Но на своем перстне Сулла велел выгравировать сцену экстрадиции нумидийского царя, и именно этим перстнем – чего Марий никогда не мог ему простить – он запечатывал свои письма, причем не только личные, но и предназначенные для обнародования.
Вспоминали, как именитого пленника привели в Рим с оторванными ушами; ликторы так торопились завладеть его золотыми кольцами, что оторвали эти кольца прямо с мясом! повторяли, как он пошутил, когда его бросили голым в мамертинские застенки: «Холодны же в Риме парилки!»; вспоминали его шестидневную агонию, в течение которой он ни на минуту не изменил себе; наконец, его смерть на седьмой день.
Он умер от голода!
Югурта был Абд аль-Кадером своего времени. [10]
10
Абд аль-Кадер (1808–1883), арабский султан, сражавшийся против французской оккупации Алжира в 1832–1847 годах. Его привычка нарушать установленные соглашения и его внезапные нападения на французские силы действительно позволяют сравнивать его с Югуртой, но приведенная Дюма аналогия все же кажется чересчур смелой. В дальнейшем Абд аль-Кадер появится снова, на этот раз в сравнении со Спартаком.
Зависть к Марию в Риме была безмерна, и он, несомненно, заплатил бы за свои победы обычным образом, как заплатили Аристид и Фемистокл, когда вдруг боевой клич, брошенный галлами, притянул все взоры на Запад.
Триста тысяч варваров, спасаясь от вышедшего из берегов Океана, двинулись на юг! Они обошли Альпы через Гельвецию, проникли к галлам и объединились с кимврскими племенами, признав в них братьев. Это была гибельная новость.
Варвары атаковали консула Гая Сервилия Сципиона, и их двадцати четырех тысяч солдат и сорока тысяч рабов спаслись только десять человек. Консул был в числе этих десяти.