Чарлик
Шрифт:
Смотри, смотри, — говорил мне муж. — Он что-то учуял.
Но постояв так, минуту, или две, Чарлик продолжал свой неистовый бег. Наконец, немного угомонившись, он вспоминал про свои неотложные дела и мы замедляли темп. Теперь можно было спокойно продолжать гулять.
К чужим собакам он относился с темпераментом небезызвестной Моськи. Никому не давал спуску. Всех облаивал. Мы еле удерживали его на поводке. Если это были большие собаки, то они еле удостаивали нашего отважного
Долгое время, пока он обживался у нас, прогулки по улице не доставляли ему особенного удовольствия. Он шарахался от проходивших мимо людей, жался к нашим ногам и явно был не прочь укрыться от назойливого внимания ребятишек на наших руках. Но потом всё изменилось. Мы уезжали в отпуск. И сестра мужа, Зина, согласилась приютить его на месяц у себя. Жила она с семьёй в городе-спутнике. Помните, так назывались города, построенные невдалеке от крупного города? Это был современный индустриальный город, население его составляли преимущественно выходцы из окрестных деревень, или как они у нас назывались, районов.
Приехав с курорта, и получив нашего драгоценного Чапу обратно, мы не узнали свою собаку. На улице теперь уж он не давал проходу мальчишкам, гавкая на них изо всех сил и вырывая из рук поводок, стремясь во что бы то ни стало укусить быстро мелькающие голые ноги ребятни, в страхе убегающих от злой махонькой собачки.
Сестра объяснила потом, в чём тут дело. Оказывается, когда они выводили Чапу на прогулку, местные ребята бежали и лаяли на него. В традициях этого народа нет привычки держать дома собак. И потому наш Чарлик для ребятни был чудо чудное. К тому же молчаливое, поначалу. Видимо дети решили научить странного пёсика лаять и стали подавать ему пример собственным лаем. И научили. Так научили, что стал он на людей кидаться, как собака. То есть, как наверно и положено собакам.
Печально, но с тех самых пор и стал портиться характер нашего любимца. И вредные привычки появились. Уж такие противные, что и сказать стыдно. О некоторых умолчу. Не поднимается рука написать, как он любил поваляться на улице… может сами догадаетесь, в чём. Потом мы приходили домой и еле отмывали дурацкое животное. А ещё он любил проехаться по нашему ковру в гостиной. Начинал от самого края у двери, разбегался, и присев на короткий обрубок бывшего хвоста, проезжался таким макаром до тумбочки с телевизором. Там он останавливался. Приехали. Дальше некуда. Уж мы и ругали его, и вразумляли. Ничего не помогало. При нас, правда, он делал это всё реже и реже. Ну, а без нас? Кто
Другое его любимое занятие было улечься на кресло под покрывало, близко к спинке и лежать там, никем не замеченным. А когда кто-то садился на кресло, громко залаять и испугать до смерти бедного человека. Затем он снова залезал под накидку и уже никто, — кроме меня, мне он разрешал, — никто не смел присесть на это кресло. Приходилось располагаться на диване.
С диваном тоже была история. Приходила ко мне подруга. Молодая, красивая. Незамужняя ещё. Присаживалась на диван. И тут к ней подлетал наш Чарлик. Очень он ей симпатизировал. Видно вкус у него был хороший. Мог отличить прекрасное. Так вот, пока подруга разговаривает, Чарлик не сводит с неё восхищённого взгляда. Встаёт на задние лапки, кладёт ей мордочку на колени. Потом быстро вспрыгивает на диван и обхватывает лапками её руку.
Что это он делает? — вдруг спохватывается моя наивная подруга.
Я сгоняю хулигана с дивана. Чарлик обиженно уходит в свою муфту. Мы, как ни в чём не бывало продолжаем разговаривать.
Вот такой забавник был наш Чапа. Но мы всё равно его сильно любили.
Прожил он с нами четыре года. А потом случилось несчастье. Прихожу я как-то с работы домой. Дверь открывает муж, а Чапка где? Обычно он первый у двери, так и рвётся проскользнуть в раскрытую дверь и улизнуть на улицу. Сколько раз уже он так убегал, а мы потом бегали за ним, ловили. Помните, я говорила, что он бесстрашный был сверх меры? Так и кидался на больших собак, будто хотел разорвать их на части. Опасно было отпускать его одного.
А тут, дверь открыта, а Чарлика нет. Я стою на пороге и почему-то не решаюсь зайти, наталкиваясь на странный, смущённый взгляд мужа.
Понимаешь, — тихо говорит он мне, — у нас были Сойкины. А когда они уходили, Чарлик выбежал в раскрытую дверь и мы не успели его поймать.
Ну и что? — спрашиваю я, всё ещё не переступая порог дома. — Мало ли он выбегал один на улицу?
Ребята приходили и сказали, что его разодрали собаки. — Ещё тише договорил муж. — Я нашёл его и уже похоронил. Там, где он любил гулять. На горе, под оливами.
Я развернулась на каблуке и описала вокруг себя круг, как в детстве, когда хотелось движения, а бежать было некуда. Я не могла заставить себя зайти в опустевшую квартиру. Муж взял меня за руку и втянул домой.
Всё! — сказала я, когда немного очнулась. — Всё! Никаких больше собак! Второй раз я этого не переживу.
С тех пор прошло много лет. Мы больше никогда не заводили собак. Только кошку, один раз. Но это уже другая история.