Чародей раскованный
Шрифт:
— Ты слишком хорошо видишь, чтобы особо нравиться, — вздохнул эльф, — отвечу тебе правдой за правду. Я знаю, что эльфы рождены лесом и землей, Дубом, Ясенем и Терном, ибо мы пребываем здесь не меньше, чем они. Мне это хорошо известно, так как сам я самый древний из всех Древних Созданий!
Эта фраза вызвала цепь воспоминаний, и отцу Алу внезапно вспомнился из детства «Пак из Пукского холма».
— Да ведь ты же Робин Добрый Малый!
— Верно говоришь, я тот самый лесной бродяга, шалый, — усмехнулся эльф, чуть напыжась от гордости. — Выходит я столь знаменит, что и за звездами все знают обо мне?
— Ну,
— Значит ты хочешь сказать, что мне следует доверять тебе? — озорно усмехнулся Пак. — Нет, не совсем так, тик как узнали меня на свою беду. Признаться, ты не похож на злодея. Выверни свою рясу обратно и скажи мне, зачем ты ищешь Рода Гэллоугласа.
— Да я... вот так... — отец Ал снял рясу и снова вывернул ее на прежнюю сторону, приводя в порядок свои мысли. — Один кудесник минувшего века предвидел, что в наше нынешнее время с вашим Верховным Чародеем произойдет перемена, преображение, которое сделает его могучей силой, к добру или к худу. Силой столь могучей, что окажет его влияние на все миры, населенные смертными. Тот древний кудесник записал это открытие и запечатал его в письме, дабы его вскрыли и прочли в наше время, чтобы своевременно помочь Роду Гэллоугласу.
— И склонить его, если можно, к добру? — дополнил Пак. — В том представлении, в котором вы его понимаете.
— А ты видишь в нем изъяны? — Отец Ал поднял подбородок и пристально взглянул на Пака, вспомнив про долгую вражду между христианским анклавом и эльфейцами, и ослаблении влияния фейри по мере роста авторитета Христа. Пак прожег его ответным взглядом, несомненно тоже зная все это и вновь анализируя проповедуемые клиром ценности.
— Нет, по правде сказать, не вижу, — признался наконец эльф. — В том случае, когда вы живете в согласии со своими проповедями. И все равно не сомневаюсь в добрых намерениях. Эльфы наделены чутьем, умением распознавать доброту в смертном.
Отец Ал, передохнув, спросил:
— Значит ты отведешь меня к Верховному Чародею?
— Отвел, если бы мог, — мрачно отозвался эльф, — но он исчез, и никто не знает куда.
Отец Ал стоял как вкопанный, борясь с возрастающим беспокойством, читая про себя молитву.
— Тогда допусти меня к его жене и детям, возможно, они знают причину его исчезновения.
Но Пак покачал головой.
— Они пропали вместе с ним, кроме одного, а он так мал, что не умеет говорить.
— Позволь мне тогда взглянуть на него. — Отец Ал остановил Пака твердым взглядом. — Я поднабрался кое-каких знаний, любезный Пак, может быть мне удастся увидеть то, чего не увидел ты.
— Сомневаюсь в этом, — кисло отозвался Пак, — все же отведу тебя к нему. Но будь осторожней, инок — один признак угрозы ребенку и ты заквакаешь, запрыгаешь в поисках листа кувшинки, на каком сможешь сидеть и проведешь остаток своих дней, ловя мух липким длинным языком!
Он направился к коттеджу. Отец Ал вместе с ведьмочкой последовали за ним.
— Думаешь, он и впрямь мог бы превратить меня в лягушку? — тихо спросил отец Ал.
— Несомненно, — ответила с робкой улыбкой девушка. — И самые мудрые головы могут превратиться в ослиные, коли Пак возьмется за них!
Они прошли через дверь, и отец Ал остановился изумленный царившими в доме чистотой и уютом, ощущением комфорта и безопасности, исходившим от балок и грубо сложенных стен, от крепкого, простенького стола, лавок, сундуков, двух больших кресел у очага и полированного пола. Если б он смотрел на обстановку без эмоций, то она, наверняка, показалась бы ему спартанской — так мало тут имелось мебели. Атмосфера чистоты, любви и заботы окутала его настолько, что ему не хотелось уходить отсюда. Он предчувствовал, что ему обязательно понравиться жена Верховного Чародея, если ему повезет встретиться с ней.
Отец Ал оживился, увидев колыбель у очага, возле которой сидели две маленькие крестьянки. Это были — эльфессы! Они со страхом уставились на него, но Пак подошел, шепнув что-то, и они, успокоенные, отодвинулись. Пак жестом подозвал священника. Отец Ал подошел к колыбели и посмотрел на миниатюрного философа.
Иначе описать его трудно. У него было очень серьезное выражение лица, которое бывает у новорожденных, но этому ребенку от роду около года! Лицо у него выглядело более худощавым, чем положено младенцам, углы маленького рта опущены книзу. Волосы черные и негустые. Он спал, но у отца Ала сложилось впечатление, что ребенок встревожен.
Опечалилась и ведьмочка. Она безвучно плакала, по щекам у нее струились слезы.
— Бедный малютка! — прошептала она. — Разум его скитается, разыскивая мать!
— Даже во сне?
Она кивнула.
— И я не могу сказать где он ищет, его мысли зашли в неведомые мне пределы.
Отец Ал нахмурился:
— Как такое может быть? — Затем вспомнил, что ребенок слишком мал, чтобы обрести мысленные рамки, придающие человеческому разуму стабильность, но и ставящие ему пределы. Он обнаружил, что гадает, до какого предела могла дотянуться мысль этого маленького мозга, — и не вызовет ли такое напряжение безумие у человека во взрослом состоянии.
Он снова посмотрел на ребенка и обнаружил, что глаза у него открылись и казались огромными на этом крошечном личике. Они пристально глядели на него. Отец Ал ощутил пробежавшие у него по телу мурашки жути и понял, что это необычный ребенок.
— Дитя, — выдохнул он, — если б я только мог остаться и наблюдать за каждым твоим движением!
— Нельзя, — отрезал Пак.
Отец Ал повернулся к эльфу.
— Да, к большому сожалению, ибо мое дело касается отца, а не ребенка. Расскажи мне, как он исчез.
Пак нахмурился, словно генерал, спорящий сам с собой открывать или нет секретную информацию, а затем пожал плечами.
— Рассказывать особо нечего. Джефри — третий ребенок — пропал во время игры. Они вызвали Верховного Чародея с совещания короля и аббата. Отец узнал у старшего сына, в каком месте исчез мальчик, а затем шагнул туда сам — и исчез. Жена и другие дети в испуге побежали следом за ним и точно также пропали.
Отец Ал смотрел на эльфа, а мозг его перебирал дюжину возможных объяснений. Тут, конечно, могли быть и чары, но отец Ал пока еще не мог отказаться от понятия рациональности. Искривление пространства или искривление времени? Маловероятно на поверхности планеты — но кто мог утверждать, будто это невозможно?