Чарующий вальс
Шрифт:
— А он не забыл спросить, зачем вы пожаловали? — поинтересовался Ричард.
— Я же сказала, у меня тогда вылетело все из головы, а сейчас я тем более не помню.
— Смею уверить вас, царь может напомнить. Или князь Волконский найдет нужное досье. Что и говорить, императорская секретная служба славится своей памятью.
Сарказм явно звучал в голосе Ричарда. Екатерина повернулась к нему, держа в руках щетку для волос, украшенную драгоценными камнями.
— Почему вы против секретной службы? Вы никогда не упускаете возможности
— Я против всей системы, — ответил он. — Мне отвратительна даже мысль о слежке. И тем более что вы связаны с этим.
— Кто вам это сказал?
— Сам царь ненароком упомянул. Он отозвался о вас как о своем самом красивом и опытном агенте.
Екатерина пожала плечами.
— Из-за чего волноваться? Я же сказала — все в прошлом.
— Да, до тех пор, пока вы не понадобитесь ему снова.
— Не сейчас. Его злейший враг — Меттерних, а здесь я помочь уже не могу.
— Женщин нужно держать подальше от политики и дипломатии. Это слишком грязная игра.
Волшебный смех Екатерины зазвенел в ответ.
— В вас говорит англичанин. Я бы сразу догадалась, что эти слова принадлежат вашему соотечественнику, на каком бы языке они ни прозвучали.
Ричард поднялся и пересек комнату. На нем был искусно сшитый бархатный халат цвета сапфира. Екатерина сидела перед туалетным столиком и, глядя в большое зеркало в серебряной раме, с улыбкой наблюдала, как он приближается.
— Вы еще такой мальчик, Ричард, — сказала она, кокетливо сложив губы.
— Перед Рождеством мне исполняется двадцать пять.
Я уже многое повидал, а жизнь не всегда баловала меня. Я уже выслан из страны. Разве этого недостаточно? Она вновь засмеялась. Он стоял позади нее, и ее голова покоилась на его груди.
— С вами я чувствую себя молодой, и этого достаточно, — прошептала княгиня.
Ричард потянулся к ней, но Екатерина оттолкнула его.
— Нет, вы должны быть умницей. Мне уже пора одеваться к обеду. Царь ожидает и вас. Вы ведь знаете, что он очень раздражается, когда на какое-то время упускает нас из поля зрения.
— Я могу сказать ему, где мы были, если хотите.
— Мой дорогой, он уже знает об этом. Люди князя Волконского доложили царю, что вас видели входящим в мою комнату. Будьте уверены, они доложат, когда вы изволите покинуть ее.
— К дьяволу этого наглеца Волконского! В один прекрасный день я сверну ему голову.
— И тогда будете высланы уже из России.
— Остается еще с полдюжины стран, где я могу найти убежище; но мне не хочется расставаться с вами, поэтому Волконский может быть спокоен за свою жизнь.
— Что ж, ему остается поблагодарить вас. Ричард поцеловал ее обнаженное плечо.
— Мне не хочется уходить, но в коридоре сквозит, и агенту императорской секретной службы холодно.
Не сказав больше ни слова, он рванул дверь и с шумом закрыл ее за собой.
Княгиня вздохнула. Ричард слишком англичанин, чтобы легко воспринимать чужой образ жизни. Они часто спорили из-за этого, и Екатерина пускала в ход всю свою выдержку, чтобы умерить его пыл. Он был готов избить любого, кто следил за ними или подслушивал под дверью.
Она давно привыкла к такой жизни: Россия кишела шпионами. Она помнила, что ее муж, князь Петр Багратион, который впоследствии погиб в сражении, также презирал агентов, постоянно преследовавших его.
В Австрии было то же самое. Хорошо известно, что императору Францу ежедневно докладывали все подробности происходящего в Хофбурге, и вся Вена была под неусыпным оком барона Хагера.
Действительно, Екатерина была агентом тайной службы России. Русское правительство поручило ей завлечь в свои сети самого австрийского князя Клеменса Меттерниха. И то, что Екатерина сама совершенно отчаянно влюбилась в него, сделало эту задачу только более легкой и приятной. Они честно и преданно служили своим высоким покровителям. Приверженность к своему делу не отдалила их друг от друга, а любовь стала еще сильнее.
Екатерина, несмотря на свой юный вид, была очень разумна. И, кроме того, она со всем жаром своих восточных предков свято верила в величие России, ее особую роль в грядущих событиях.
Как-то влюбленные обедали в будуаре Екатерины. Она сидела в розовом прозрачном пеньюаре на ручке его кресла. Беседуя, они медленно потягивали ликеры, которые подали слуги, перед тем как незаметно удалиться. Клеменс задумчиво смотрел на свою рюмку, и Екатерина знала по выражению его лица, что на время забыта любовь и его мысли заняты политикой. И, словно почувствовав ее молчаливый призыв, он повернул голову.
Она смотрела на него сверху вниз, рукой нежно обвив его. Постепенно ее зрачки расширялись, темнели. Екатерина наклонилась поцеловать его. В объятиях друг друга они забыли об интригах, России, Австрии, обо всем. Осталась лишь страсть. Но Екатерина вдруг прошептала:
— Клеменс, будет ужасно, если между Россией и Австрией вспыхнет война. Мы окажемся по разные стороны, и я не переживу этого! Хотя из-за чего, собственно, беспокоиться? Вряд ли кто-то осмелится воевать с государством, чье правительство вы имеете честь представлять.
Князь рассмеялся, и некоторое время спустя, все еще в объятиях друг друга, они снова говорили и спорили о политике. Екатерина, как ни одна женщина, обладала способностью удивительно быстро перестраиваться бесконечная нежность и страсть сменялись проницательностью умного собеседника.
Какое это было счастье! Княгиня Екатерина вздохнула, вспомнив ночи любви и споров, когда страсть и политика неразделимо сливались. Как летело время!
Разве способен Ричард Мэлтон или другой мужчина понять, что значит любить и быть любимой князем Меттернихом? Он навсегда останется в ее сердце, хотя, несомненно, будут и другие в ее жизни: ведь она все еще прекрасна и желанна.