Час медведицы
Шрифт:
– Вы хотите сказать, что люди, не желающие власти, сатане не интересны?
– А ты много таких знаешь? Одни мечтают разбогатеть, другие прославиться. Ты вот о чем думаешь, когда засыпаешь?
Володя смутился, опустил голову вниз, припомнив свой сон и то сладкое упоение своей властью, когда люди тебя слушаются и верят. Будимир поднял глаза к высокому голубому небу, обрамляемому кружевом черных веток, и глубоко вдохнул бодрящий воздух.
– Сатана победил Иешуа. Тот был распят на кресте, чтобы другие даже не пытались. Символ его поражения каждый христианин носит на
На Володю опять нахлынули воспоминания: маленькая душная церковь, в которую они вошли с матерью. На коленях перед иконой старушка с покорным лицом, губы шепчут молитву. Что она сделала? Почему она, такая старенькая, стоит на коленях? Мерцающие в пламени свечей красивые лица святых пугают его. Кажется, что они накажут его? Но за что?
– Что ты пялишься вокруг? – дергает его за руку мать. – Попроси прощения у Господа за свои грехи. Прочитай «Отче наш», как я учила тебя.
Володе стало страшно, он выбежал из церкви, спрятался в кустах. Прижался к березе, обнял ее, ища защиты. Шершавая кора ласкала ладони, солнечный луч высушил слезы. На руку опустилась божья коровка. Страх прошел.
– Жест – сложенные у груди ладони, знак покорности. Так что крещение – это отказ от самого себя. Почему так настаивают на крещении в младенческом возрасте? Да-да. Чем раньше, тем легче. Меньше борьбы, больше покорности.
– Допустим, ты прав. И что же делать?
– Зависит от тебя. Хочешь молиться чужому богу – молись. – Володя нетерпеливо кивнул головой.
– Я никогда ему не молился.
– Крещеные атеисты еще хуже. Христиане хотя бы веруют. А ты и вовсе смысла в жизни не видишь. Такие люди часто руки на себя накладывают. Мир кажется им жестоким, а для каких-либо изменений они слишком слабы. Для них и существует обряд раскрещивания.
– И где проводится это… раскрещивание?
– Да уж не в церкви, – усмехнулся Будимир. – Есть специальные места, где влияние природы, дающей нам силу, ощущается особенно сильно. Ибо кто мы без Земли? Только Земля дарит силу каждой травинке, каждому деревцу и каждому живому существу, но чтобы пользоваться этой силой нужно установить утерянную связь между человеком и природой. Я пытаюсь помочь тем, кто хочет это сделать, выступаю в роли жреца, но мое участие минимально – ответственность за свою жизнь каждый принимает сам. Если раскрещивание удалось, бывший раб становится свободным. Те, кто избран, начинают ведать.
– Я готов! – Владимир порывисто повернулся к нему.
Будимир похлопал его по плечу.
– Я помогу, но сначала ты должен побольше узнать о своих корнях. И поверь, я вовсе не против иудеев. Я против того, что мы предали нашу религию. И посмотри кем теперь стал русский народ? Да разве к нам относятся с тем уважением, с которым относились к нашим предкам? Отсюда и беды наши. – Будимир обвел рукой окружающие их деревья. – Вот они – воплощения земные богов. Лучше им молись, чем рисованным иконам. Я и о березе тебе могу рассказать и еще о том, кому памятник поставлен и чье имя носит наш город.
– Вы имеете в виду Ярослава Мудрого?
Будимир грустно улыбнулся.
– Был бы он мудрым, послушался бы своей Березини и оставил бы Северную Русь в покое, а не продолжил бы деяния своего отца-развратника, возжелавшего на старости лет брака с византийской принцессой.
Повинуясь возникшему внезапно чувству, Владимир подошел к березе, коснулся шершавой коры и прижался к ней всем телом и обхватил руками. Зашелестели листья. Качнулись ветки. Владимир закрыл глаза и как будто провалился куда-то. И не просил даже, а почувствовал, как вся тяжесть, всё дурное что мучило уходит от него в берёзу, а из неё в землю. И так вдруг хорошо ему стало, что губы сами сложились в «спасибо». Даже поклониться берёзке захотелось. Будь он один так бы и сделал, а тот человек странный, который смотрел на него, смущал его. Владимир не привык свои чувства на людях выражать.
Постояв чуть-чуть, глядя на дерево, уселся на бревно. Будимир продолжил рассказ. И такая была магия в его голосе, что Володя закрыл глаза и словно в кино увидел события давно минувших лет.
Глава 8
Вероника читала, лежа в постели, когда услышала в коридоре тихие шаги. В комнате появилась Олеся. Глаза полузакрыты, в руках медвежонок.
– Олеся, ты что?
Не обращая никакого внимания на слова матери, девочка прошлась по комнате и пробормотала несколько бессвязных фраз, из которых можно было понять, что она говорит о какой-то медведице. Вероника быстро поднялась и, обняв дочь за плечи, отвела в постель.
Легла снова, попыталась читать, но не смогла: раньше дочка никогда не ходила во сне. «Надо увозить её из этого города», – решила молодая женщина, ворочаясь с боку на бок.
О своём ночном приключении Олеся ничего не помнила, а когда Вероника предложила ей уехать, лишь грустно покачала головой.
– Слишком поздно, мам. Она уже вошла со мной в контакт.
От странных слов и ноток обреченности в голосе дочери Вероника вздрогнула и подсела ближе, впиваясь взглядом в ее лицо.
– Кто она, милая?
Олеся прижалась к мамину плечу и ничего не ответила.
Днём Вероника с трудом вытащила дочь на прогулку. Квартира тётушки находилась в центре города. Пройдя по тихой улице, они быстро оказались на набережной Волги.
Вероника застыла у парапета, залюбовавшись проплывающим мимо белым теплоходом, откуда доносилась весёлая музыка. Мимо них, разговаривая и смеясь, шли принаряженные жители.
– Смотри, Олесь, как здесь здорово! – улыбнулась Вероника. – Какие белые пароходы. Когда всё наладится, мы с тобой тоже поплывём куда-нибудь. А вон там старинная церквушка. – Переполнявшая женщину неожиданная радость заставляла теребить дочку.
– Здесь красиво, – сказала Олеся, глядя себе под ноги.
Радость сразу погасла, в груди матери зашевелилось нехорошее предчувствие, заслонившее всю праздничность солнечного дня. Теперь её уже раздражала эта толпа, в которой они двигались, а город стал чужим и враждебным. Рука об руку они дошли до угла набережной, в том месте, где две реки сливались в одну и, спустившись по ступенькам, сели у воды.
Конец ознакомительного фрагмента.