Час Орды. Волчонок
Шрифт:
На художнике были светлые брюки и белая рубашка с закатанными рукавами. На его голых руках, кистях и пальцах виднелись полосы серой, голубой и желтой краски, а полотно потяжелело от мокрых красок разных цветов. Посол с Рахсеша, подойдя тихо и осторожно, встал у его плеча.
— Я прервал тебя, друг Майлз? — спросил он рисовавшего.
— Нет, — Майлз покачал головой, не оглядываясь. — Я уже все сделал, Луон. Осталось только несколько завершающих мазков. Ты встречался с моей женой Мэри?
— Нет. Я польщен этой встречей. Продолжай заниматься
— Нет. Слушай, — спросил Майлз, не поворачиваясь, — ты знаешь, что ты первый? Никто из экипажа «Боевой Шлюпки» еще не добрался до Земли?
— Я думаю, они скоро будут здесь. Разве все цивилизации выбрали своих бывших представителей послами? Мне кажется, могут найтись некоторые, кто пожелает прислать кого–то другого.
— Не сейчас, — возразил Майлз. Его заостренная кисточка легко прикоснулась к холсту, оставив после себя желтизну. — Все двадцать три цивилизации ищут максимум понимания у других, которое возможно только через тех, кто уже познал других. Я уже попытался высказать это в отправленном мною послании другим расам. Ты должен был заметить мою рекомендацию в письме, посланном на Рахсеш.
— Я заметил, — ответил Луон, всматриваясь в холст с некоторым интересом и удивлением. — Но я подумал, что эта рекомендация скорее всего объясняется чем–то, что касается меня.
— Нет, — сказал Майлз.
В течение нескольких секунд они молчали. Майлз работал над своей картиной.
— Помнишь, друг Майлз, — задумчиво произнес Луон, — когда центрогалактиане спросили тебя после сражения с Серебряной Ордой, что мы хотим в награду, и ты ответил им, даже не посоветовавшись с остальными.
— Помню, — ответил Майлз, не отрываясь от рисования.
— И сейчас, — тихо проговорил Луон, — ты созываешь встречу в своем мире, говоря от имени всех наших цивилизаций и опять единолично. К тому же в твоем приглашении, друг Майлз, не говорится ничего о том, что нам надо обсудить.
— В нем сказано, — поправил Майлз, — что сначала тема должна быть обсуждена только среди нас — двадцати трех, кто видел центрогалактиан и Серебряную Орду.
— Правда, — продолжал Луон, — и то, что этого оказалось достаточным, чтобы удовлетворить мое правительство и, думаю, правительства остальных цивилизаций. Но я спрашиваю тебя, друг Майлз, будет ли этого достаточно, чтобы хватило всем двадцати трем, когда мы соберемся лицом к лицу.
— Ладно. Ты спросил меня, — ответил Майлз и перестал коситься на заходящее солнце, осветившее своими лучами университетские здания, деревья, берега и реку: всю сцену картины Майлза. — И ты решил появиться пораньше, чтобы первым спросить меня про это.
— Я был твоим первым помощником, — мягко напомнил ему Луон.
— Точно, — подтвердил Майлз, выпрямляясь и отойдя с кистью в руке на шаг от холста, чтобы издалека взглянуть на созданное. — Все верно, друг Луон. Я дам тебе ответ. Я опять созвал всех нас, чтобы обсудить, как в конце концов забрать у центрогалактиан бразды правления Галактикой.
Его
Майлз продолжал, не прерываясь, смотреть на холст. Он сделал один шаг вперед и нанес еще несколько небольших мазков кистью номер десять, которую слегка обмакнул в желтый. В конце концов позади него опять заговорил Луон:
— Мои люди подумают об этом. Если ты, друг Майлз, станешь умственно недееспособным, я отброшу дружбу и уважение, питаемое к тебе, и проинформирую остальных — как членов экипажа, так и их расы.
— Как хочешь, — сказал Майлз. — Между тем, почему бы тебе немного не подумать над моими словами? Я не говорил о том, что мы потесним центрогалактиан завтра, или через год, или тысячу лет. Я имел в виду, что мы в конце концов сместим их и надо обговорить это уже сейчас.
— Разве ты забыл, — Луон перешел почти на шепот, — о количестве их кораблей, участвовавших в Боевом Порядке? Неужели ты забыл о количестве самих центрогалактиан, находившихся в каждом из них? И что мог сделать один из них с нашим кораблем и всем экипажем? Ты можешь себе вообразить, сколько их живет на всех планетах в центре Галактики? Ты можешь себе это представить, и вдобавок тысячелетнее техническое превосходство, и по–прежнему продолжаешь настаивать на своем?
— Точно так. Я не отказываюсь, — спокойно ответил Майлз, окончательно положив свою кисть в банку с мутным скипидаром, стоящую на маленьком столике слева от мольберта. — Потому что лицо цивилизации определяет не количество или технология. Мы поняли это после нападения Орды.
— Мы, друг Майлз? — глаза Луона сузились настолько, что превратились в желтые полоски на его сером лице.
— Помнишь, как центрогалактиане оплошали перед всей Галактикой, когда Орда пошла в наступление. Я не думаю, что ты забыл это.
— Забыть? Никогда, — медленно произнес Луон. Его глаза снова расширились.
— Подумай! — сказал Майлз, впервые повернувшись к нему лицом. — Ничто не исчезает так быстро, как память о великой борьбе. Вот сейчас наша планета потрясена и пробуждена к жизни своим спасением от Орды. Но поколение, помнящее это, разделившее со мной восприятие в Боевом Порядке, не вечно. Сколько внуков будет помнить об этом?
Он прервался, глядя на Луона.
— Ну, немного, — неуверенно проговорил Луон. — Если твои люди похожи на моих, когда–нибудь они забудут все. Это правда…
— Разумеется, это — правда! — воскликнул Майлз. — Через несколько столетий в памяти у них останется не то, что мы разбили Орду, а только то, что оказали достаточно сильное сопротивление, чтобы заставить их искать себе пищу в более доступном месте. Через тысячу лет они будут говорить о просто одержанной победе. Через две тысячи — победа будет легкой и закономерной. Скоро, очень скоро пройдут следующие миллионы лет, и Орда вернется. И как мы тогда приготовимся?
Луон застыл.