Час Предназначения
Шрифт:
Лицо Рашида становилось все более задумчивым, когда Эмбрун закончил свой рассказ, он пробормотал:
– Ты получил травму, будучи пятилетней девочкой. В шесть лет ты стал мальчиком, и все было прекрасно, за исключением того, что ты не мог вспомнить большую часть событий прошлого года. Потом, когда ты снова стал девочкой, ты опять стал… ущербным?
– Именно так, господин! Я ведь не вру, верно, Фуллин?
– Вовсе нет, – согласился я. – Его женская половинка в самом деле повредилась в уме, после того как ее лягнула лошадь. Тело ее продолжало расти, но
– Значит, твое женское тело пострадало, но мужское – нет. – Рашид повернулся ко мне. – То же самое верно и для всех остальных в Тобер-Коуве? Я имею в виду – повреждения, полученные женским телом, не влияют на мужское, и наоборот?
– Конечно, – ответил я и, вытянув руку, показал бледно-розовый шрам чуть выше запястья. – В детстве, когда я обшаривал полуразрушенный дом в другом конце поселка, то не заметил торчавший из доски гвоздь. На моем мужском теле остался след от раны, но на женском его нет.
– Очень интересно! – воодушевился лорд.
– Это еще ничего, господин, – заметил Эмбрун. – Как насчет Йейли-охотницы? Это будет покруче моего копыта в лоб.
– Кто это – Йейли?
– Восемь лет назад Йейли утонул, – начал Эмбрун. – Ему было шестнадцать, и он пошел вместе с другими мальчишками нырять с камней на берегу. Попытался совершить какой-то замысловатый прыжок, о котором вычитал в книге Древних, и угробился… я имею в виду, совершил ужасную ошибку. Ударился о дно головой. Притом он еще и отошел подальше от приятелей, чтобы они над ним не смеялись, пока он будет упражняться. Когда его хватились, парень плавал лицом вниз.
– Ребята, все в слезах, принесли его в поселок, – продолжал рассказчик. – Это я помню, хотя тогда и был девчонкой – меня просто напугали громкие рыдания и причитания его родных. Потом наступил солнцеворот, дети отправились в Гнездовье, а когда мы вернулись, угадайте, кто был среди нас? Девушка-Йейли.
– Ты имеешь в виду, – сказал Рашид, – что ее мужское тело умерло, но женское вернулось в день солнцеворота?
– Именно так и произошло, – подтвердил я. – Йейли сама разожгла погребальный костер для своего мужского тела. Хакур откладывал кремацию, пока не выяснил, вернется ли Йейли из Гнездовья, – очевидно, подобное уже случалось раньше.
– Где эта Йейли? – оживленно спросил Рашид. – Мне нужно с ней поговорить.
– Прошу прощения, господин. – Эмбрун покачал головой. – Йейли не так-то просто найти. Подобная смерть основательно ее подкосила, хотя она ничего о ней и не помнила. Но тем не менее это все равно сидит где-то глубоко у нее внутри.
– И, зная нравы Тобер-Коува, – пробормотала Стек, – можно сказать, что люди относились к ней как к неполноценному уроду.
– Не помню, чтобы кто-то над ней издевался, – сказал Эмбрун, что было неправдой, поскольку он сам выкрикивал на школьном дворе: «Эй, мертвячка! Госпожа Нужда!» – Но с течением времени Йейли становилась все более раздражительной. Особенно по мере того, как приближался очередной солнцеворот.
– Хакур решил не отступать от заведенных правил, – вмешался
– Дело не только в служителе, – продолжил Эмбрун, – Йейли было всего семнадцать, она еще даже не родила ребенка от Господина Ворона. Многие считали, что она должна, как положено, вновь побывать в Гнездовье. Но девушка боялась, что она может вернуться оттуда мертвой, или нейт, или кем-нибудь еще. В канун Предназначения она убежала в лес и с тех пор там и живет. Вот почему ее называют Йейли-охотница. Иногда она тайком приходит в дом своих родителей, чтобы обменять мясо и шкуры на необходимые ей вещи. Однако официально Хакур объявил, что ее присутствие в поселке нежелательно.
Стек фыркнула.
– Потому что она отказалась исполнять его идиотские распоряжения.
Эмбрун удивленно посмотрел на нее.
– Хакур просто не хочет, чтобы дети думали, будто положенной смены пола можно избежать. Дьявол побери, порой мне действительно страшно не хотелось улетать в Гнездовье. Когда я был мальчиком и представлял себе, как боги снова превратят меня в полоумную девочку, порой мне хотелось сбежать, спрятаться, чтобы со мной этого не случилось. А в тот год, когда я узнал, что вернусь беременной, мне стало попросту страшно. Не за себя, понятное дело, но за ребенка. Моя женская половинка не могла стать настоящей матерью, разве не так, господин?
Я сомневался, что Эмбрун действительно больше беспокоился за ребенка, чем за себя, но в чем-то он был прав – менять пол страшно. В недели, предшествовавшие солнцевороту, который должен был завершиться моей беременностью, я подумывал о том, чтобы сбежать на Юг, предпочитая стать странствующим менестрелем, нежели матерью. При мысли о том, что мое тело будет носить в себе какое-то маленькое чужое существо, словно паразита, и о всех страданиях, связанных с родами… Да, я размышлял о возможном легком выходе. И подобные идеи наверняка возникали у многих.
Возможно, Хакур был прав, когда занял непреклонную позицию в отношении Йейли. Весь образ жизни поселка зависел от жестокого служителя Патриарха, обеспечивавшего, чтобы подростки не уклонялись от своего предназначения. Поняв, что пытаюсь найти оправдание действиям старого змея, я содрогнулся.
И почему все вдруг стало столь сложно?
Лучезарный объявил, что вопросов к Эмбруну у него больше нет.
– Подождите меня, – сказал он Стек и мне. – Я немного прогуляюсь вместе с нашим другом.
Они зашагали через парковку; слышно было, как чавкают сапоги лорда по разогретому асфальту. Когда вероятные свидетели нашей беседы отошли достаточно далеко, я спросил Стек:
– Куда это они?
– Рашид собирается дать Эмбруну немного денег, – ответила она, – и он не хочет, чтобы мэр или я это видели. Он боится потерять наше уважение из-за того, что платит подобному ничтожеству, – и, собственно, прав.
– Значит, Эмбруну на самом деле нечего было сказать по поводу убийства?
Стек покачала головой.