Час волкодава
Шрифт:
Исторический момент эпохального погружения наступил на второй день по прибытии в заданную точку. Шестеро «неведомых» еще не отошли от перехода, сидели кружком вокруг костра, потеряв всякий интерес к неизвестным науке животным. Галя готовила поникшим энтузиастам кашу на живом огне, а Федор попросил меня помочь надеть гидрокостюм, приладил баллоны на спину, закрыл лицо маской, закусил загубник и, пятясь, вошел в воду.
Плавал Федя недолго. Через пять минут вылез, сжимая в кулаке конец стального тросика. Попросил меня придержать трос, объяснил: дескать, на каменистом дне валяется какая-то железяка с привязанным к ней тросом. Сболтнул нечто про экологию, про цивилизацию: мол, и здесь, в глуши, человек умудрился нагадить, намусорить, скинул баллоны, ласты
Я потянул трос. Привязанная на другом конце «железяка» весила не много, но и не мало, цеплялась за дно, и вытащить эту «рыбку» было непросто.
Я выбрал почти весь трос. Из воды показался проржавевший край железного ящика. Похожего на те ящики, в которых хранятся боеприпасы, только из железа. Я зашел в воду по колено, подхватил, поднял находку, и тут за спиной застрекотал автомат.
Израильский «узи», по всей вероятности, дожидался Федора, прикопанный на том месте, где он разбил свою палатку. Думаю, года за два до нашей экспедиции Федя в одиночку посетил озерцо. Добирался в Якутию отнюдь не на самолете. В поезде провез «узи». Поплавал с маской и трубкой в прозрачных водах, узрел на дне искомый ящик и тогда же припрятал на берегу пистолет-автомат. Законсервировал оружие, не жалея масла и целлофана, и прикопал в трех шагах от приметного булыжника, рядом с которым разбил вчера свою палатку, в аккурат над местом захоронения «узи».
Обманул меня, старого да битого, Федор Михайлович. Я ожидал от него другой подлянки и дальновидно попортил спусковой механизм двустволки – единственного, как мне ошибочно казалось, огнестрельного оружия, которым мог воспользоваться Федя. Я его недооценил.
Шестерку вокруг костра Федя снял одной очередью. Схватил Галю за волосы. Короткий ствол израильской трещотки уперся девушке в шею. Угрожая пристрелить заложницу, Федор потребовал от меня полного подчинения.
Наши с Галиной близкие отношения ни для кого не были секретом. Я притворился, будто смертельно испуган, заставил руки дрожать, слезу пустил. Заверил: все сделаю, только девушку не убивай.
Убитых и лишние вещи я закопал в лесу. Взвалил на плечо ящик с сокровищами, весом примерно равный аквалангу, на спину повесил рюкзак с запасом жратвы и попер через лес. Я первый. За мной Галя со связанными руками. Замыкающий – Федор Михайлович с «узи».
В обратный путь шли другой дорогой. Однозначно – Федя скрупулезно продумал план обогащения, и мне в его плане отводилась ключевая роль. Делиться отцовским наследством Феденька не желал, а в одиночку продраться сквозь тайгу, нагруженным, как верблюд, ему было не по силам. Тут и нашелся человек-ишак. Галя вовремя влюбилась в мужика-минотавра, вовремя отыскала по Интернету спонсора Федю, много лет легендировавшего увлечение природными аномалиями и давно державшего под рукой фотомонтаж с громадной пиявкой в прозрачной лужице...
Карту я помнил и отчетливо представлял, куда иду. При темпе передвижения, заданном Федором, к населенному пункту, где слыхом не слыхивали об экспедиции сумасшедших москвичей, мы должны были добраться за три-четыре дня. Как только на горизонте появится жилье, Федя пристрелит «ишака», вскроет железный ящик и поднатужится, допрет свои сокровища как-нибудь до людского жилья. А дальше на перекладных до железной дороги и ту-ту...
Якутского водоплавающего динозавра собирались выслеживать месяца два. И съестными припасами нагрузились соответственно. И отпуска «за свой счет» члены экспедиции, кто работал, взяли аж до конца лета – до сентября. До сих пор, Миша, родственники убитых Федором Михайловичем энтузиастов не затрубили тревогу. Сейчас середина июля, и до сих пор корреспондент газеты «Нарьяна вындер» ждет возвращения «ученых», чтоб взять интервью об итогах экспедиции. Если бы все пошло, как задумал Федя, богатый наследник уже легализовался бы где-нибудь на Дальнем Востоке под новым именем, с новыми документами. Думаю, в Москву Федя возвращаться не собирался...
На ночь Федор привязывал меня к дереву. Я садился на землю, прижимался пузом к стволу, обхватывал дерево руками и ногами и сам себе связывал лодыжки. А потом Федя, удерживая оружие левой рукой, правой накидывал петлю на мои сомкнутые запястья. Чтоб я не вздумал перетереть веревку, Федор Михайлович придумал завязать на ней десятка два узелков, и каждый узелок держал маленький колокольчик. Знаешь, рыбаки иногда пользуются колокольчиками, сигнализирующими поклевку. В экспедицию набрали рыболовных снастей с запасом, вот Федор их и приспособил для своих нужд. Галину привязывал к другому дереву, менее жестоко, так, для порядка, пристраивал «узи» на коленях и дремал. Если засыпал, то дрых чутко. Едва заслышит звон колокольчиков – встрепенется. А по утрам Федя принимал тонизирующие таблетки. Взнуздывал себя, боялся расслабиться.
Надо отдать ему должное – Федор Михайлович был достойным противником. Умным, хитрым и расчетливым. Понял, что заставить меня подчиняться сможет лишь присутствие заложницы, кормил в пути, не унижал, не наглел...
Волки напали во время третьей по счету ночевки. Часа в четыре утра. Костерок, устроенный Федей, потух, и серые появились внезапно, словно материализовались из пустоты. Закричала, завизжала Галя. Сонный Федор вскочил и принялся поливать зверей длинными очередями. Тут уж не до звона колокольчиков.
Поднатужившись, я порвал, перетер веревки в считанные секунды. Федор вспомнил обо мне слишком поздно. Направил оружие в мою сторону, нажал на курок, но «узи» лишь щелкнул затвором вхолостую. Связанный, я считал выстрелы и знал, когда следует начинать избавляться от пут...
Я не стал его убивать, я поменялся с ним местами. Теперь Федор тащил ящик и рюкзак, горбился, спотыкался. Мы же с Галей шли сзади налегке. И «узи» с последним запасным рожком патронов был у меня. Федор мужественно воспринял свое поражение. Счастливый от того, что я сохранил ему жизнь, он целый день молча шел и чего-то ждал. Первоначально я думал – Федя дожидается случая, когда станет возможным реванш. Ему нечего терять, он должен был рискнуть, улучить момент и напасть на меня. Но я снова ошибся. Федор Михайлович не собирался на меня нападать, он дожидался, когда это сделает Галина.
К вечеру появились признаки близкого человеческого жилья. На нашем пути стали попадаться тропинки и дорожки, протоптанные явно не животными. Тревожнее зачирикали птахи, перепархивая с ветки на ветку поредевшего леса. Федор занервничал, стал поминутно оглядываться, пытаясь поймать взгляд Галины, при этом девушка игриво опускала ресницы и еще плотнее прижималась ко мне. Она тяжело пережила ночную смену власти. Шла, уронив голову на мое плечо, а я поддерживал ее за талию и время от времени слушал благодарный шепот и интимные признания, которые наговаривали мне в ухо горячие женские губы.
Когда лес совсем поредел, Федор Михайлович упал на колени и у него случилась истерика. Он рыдал, размазывал пот и слезы по лицу грязными ладонями и говорил, говорил, не переставая.
Он говорил о наследстве отца, о том, что я узнал от стукача Дяди Степы и о чем додумался самостоятельно. А еще он проклинал Галину, которую, по его словам, обожал. Он кричал, что с самого начала был в сговоре с Галиной, что, кроме него, лишь она, Галина, знала о кладе и что она, единственная слабость в его, Федора Михайловича, жизни, взялась помогать любимому. Она нашла ишака-грузчика, она спала «с тупым амбалом», то есть со мной, чтоб проще было манипулировать влюбленным быком, угрожая мнимой расправой с ласковой телкой. Она с самого начала ломала комедию и сейчас тоже лицедействует. Она пользуется резко изменившейся ситуацией и хочет заполучить все, всех кинуть. За сегодняшний день Галина тысячу раз могла обманом завладеть оружием и пристрелить волею случая избавившегося от ярма быка. Но она этого не сделала, она предала любимого Федю. Она дурачит тупого быка. Она желает смерти обоим, она исчадие ада. Федор умолял меня придушить суку, пока не поздно, и поделить папино наследство между нами двоими пополам. Взывал к моему разуму, бился лбом о землю, рвал ногтями щеки, брызгал слюной.