Час волкодава
Шрифт:
– Смотри внимательно, Кеша. Данное двухэтажное здание – наша неприступная крепость, бастион наш, форпост. Официально в сей постройке располагается дирекция конно-спортивного центра. Напряги мозги – догадаешься: господин Полковник – директор московского бункера, а его сиятельство господин Генерал – здешний самодержец. Генеральские апартаменты на втором этаже, откуда вся округа простреливается и просматривается. Для экстренной эвакуации существуют подземные коммуникации. На случай осады на чердаке спрятан миномет. Сам прятал, хрен какой обыск его обнаружит... Голову поверни вправо. Видишь, вдалеке, за оградой, за лесом жилой дом, хрущевская пятиэтажка? Далеко гражданское жилье, а из миномета достать – раз плюнуть. Предположим, Кеша, придет тебе блажь настучать на нас, своих друзей, нагрянут
Развернувшись багажником к домику-флигелю, автомобиль затормозил рядом с крыльцом, три ступеньки которого вели к двустворчатым дощатым дверям, украшенным медной табличкой с гравировкой «Дирекция».
– Вылазь из тачки, Кеша. Прибыли.
Иннокентий вышел на свежий воздух, пропитавшийся конским запахом, и, дожидаясь, пока Кавказец покинет водительское место, осмотрел вблизи «неприступную крепость».
Безобидное двухэтажное здание, похожее более на дачу средней руки бизнесмена, чем на административную постройку, внушало суеверный ужас, стоило представить, какое количество смертоносной оружейной гадости скрывается за его бревенчатыми стенами. Если, конечно, Кавказец не привирает, чтобы произвести на Кешу впечатление.
«Кстати, если он не врет, то зачем он рассказал мне про миномет, про отравляющие вещества, про подземный ход? – подумал Кеша. – Информация явно не для случайных ушей. Или он уверен во мне полностью, или я, войдя в этот теремок, оттуда больше не выйду...»
– Пойдем, Кеша. Наверх по ступенькам поднимайся на крыльцо, генацвали. – Кавказец хлопнул панибратски Иннокентия по плечу. – Нас заждались, генацвали.
Следом за Кавказцем Иннокентий перешагнул порог бастиона «Синей Бороды» и оказался в холле-прихожей. Такая же, как входная, двустворчатая дверь скрывала комнату или комнаты первого этажа, широкая лестница слева вела наверх, на второй этаж, лесенка справа спускалась вниз, в прямоугольный вырез в полу.
– Куда дальше? – спросил Кеша, осматриваясь по сторонам.
– Направо и вниз. Спускаемся в подвал. Не бойся, в подвале труп Марины тебя не ждет, ха-ха-ха!.. Шучу-шучу, не обижайся, друг. Спрячемся в подвале, чтобы случайный посетитель – работник конюшни тебя не увидел. Понимаешь? Незачем твою физиономию всем и каждому показывать, афишировать нашу дружбу. Спускайся, Кеша, осторожно, ступеньки крутые.
Проем в полу со ступеньками не был спрятан от глаз посетителей домика дирекции. Такая же лестница, как и на второй этаж, только чуть уже, входишь в холл, и сразу ее видно. Поэтому Кеша без особой опаски шагал по ступеням, уходящим в пол, не боясь оказаться в секретной подвальной тюрьме, ход в которую известен лишь хозяевам дома-флигеля. В конце концов, любая из комнат на любом этаже этого дома в чистом поле при желании легко может стать и местом его гибели и заточения, и камерой пыток, так чего ж бояться подземных помещений?
Крутые ступеньки, спустившись на два метра под землю, уперлись в узкую, неформатную дверь, каковая оказалась выдвижной, на манер дверей в купейных вагонах поезда.
– Дергай за ручку сильнее, Кеша. Двигай ее вбок, не заперто, – торопил Кавказец, стоя на ступеньку выше и нависая над низкорослым Кешей, словно удав над кроликом.
«Я сегодня только и делаю, что дергаю за дверные ручки, – подумалось Кеше, когда он задвигал выдвижную панель в щель в стене. – То закрываю дверь за скорбящими после поминок, то открываю налетчикам. Пытаюсь вырваться из карцера-склепа, где лежит моя мертвая жена, тяну за дверную ручку. Закрываю дверь за Сан Санычем и Чумаковым – толкаю ручку двери. Сколько раз сегодня я открывал и закрывал самые разные двери? Не сосчитать. Но каждый раз, за каждой дверью ожидала всякая чертовщина, неожиданная, по большей части неприятная и опасная...»
– Кеша! Чего ты там возишься? Открыл?
– Открыл.
– Входи осторожно. Погоди, я тоже зайду, свет зажгу. Где же здесь у нас выключатель? Ага. Вот он. Опа!
Вспыхнул желтым электрическим светом плафон под низким дощатым потолком. Досками, так называемой вагонкой, аккуратно обшиты стены, пол и потолок подвального помещения, просторного, как гостиная в квартире у Кеши, убери из нее всю мебель. Однообразие дощатой обшивки нарушали три дверных косяка: один за спиной у Кеши и два в дальнем конце подвала. Две дверцы, врезанные в противоположной от входа стене и покрытые ослепительно белой краской, как два бельма на старческом лице, резко выделялись на фоне бледно-коричневой вагонки.
– Кеша, ты подожди здесь, а я поднимусь наверх, схожу за господином Генералом.
– Хорошо.
Как только Кавказец ушел, едва стих скрип ступенек, проседающих под его весом, Иннокентий, стараясь ступать как можно тише и передвигаться при этом насколько возможно быстрее, пересек подвальное помещение, подошел к двум манящим белизной дверкам и открыл их – сначала одну, затем другую. Обе оказались незапертыми, открывались вовнутрь толчком, и за обеими ничего не было. Вообще ничего. И за первой, и за второй дверцами скрывались две одинаковые комнатушки-близнецы. Совершенно пустые, как и основная подвальная зала, обшитые вагонкой. Где это видано, чтобы в загородном доме пустовал подвал? Абсурд! По житейской логике, за белоснежными дверцами должны валяться всякий садово-огороднический хлам, полезные железяки, инструменты, стоять запасы солений и маринадов, наконец. Но нет! Будь на дверцах прочные запоры, комнатенки за ними вполне бы сошли за пару тюремных казематов. Однако запоры отсутствовали. Ход в подвал на виду, под полом дверцы без замков – такое впечатление, хозяева домика-флигеля (не простые хозяева, между прочим) нарочито устроили подземное помещение так, чтобы никто не заподозрил в нем место для заточения пленников. Осталось только табличку при входе повесить: «В подвале тюрьмы нет!»
Кеша вернулся к выдвижной двери у лестницы наверх. И эта дверь не имела ни намека на замочную скважину. Кеша перешагнул порог, оказался на площадке-пятачке у подножия ступенек. Осмотрел щель, куда задвигалась дверь в подвал. И обнаружил фиксатор. Простенький шпингалет-засов, фиксирующий дверь в закрытом состоянии со стороны лестницы. Хлипкий шпингалет, но поди открой дверь, если тебя заперли в подвале. Она ж выдвижная, ударом ноги, толчком плеча не вышибешь. Дверная ручка – пластмассовая пумпочка, посильнее дернешь, и она отвалится, а шпингалет за дверью выдержит. Пустяковая задвижка способна удержать в подвале самого выдающегося силача.
– Чего это ты здесь столь внимательно разглядываешь, Кеша?
Иннокентий запрокинул голову, увидел ноги Кавказца на верхних ступеньках лестницы. И почувствовал странный запах. Пахло зверем. Ухо уловило мягкий стук звериных лап, цоканье коготков, тихое рычание. Его, Кешу, тоже учуяли.
– Заходи, откуда вышел, генацвали. Позволь нам с господином Генералом и нашими четвероногими друзьями снизойти до тебя, спуститься вниз.
Переступив через порог, Иннокентий на всякий случай отошел подальше от входа. Встал посередине дощатого помещения, под желтым фонарем на потолке.
Первым ступил на вагонку Кавказец. За ним два пса. Немецкие овчарки. Матерые звери с лоснящейся шерстью, розовыми языками, клыками цвета чайной розы, четырьмя умными, оранжевыми, злыми глазами с ненавистью уставились на Кешу. От прыжка к Кешиному горлу псов удерживали строгие ошейники. Поводки от ошейников сжимал в кулаке последний вошедший в подвал. Нет! Не последний, а последняя! С собаками на поводках в подвал вошла женщина! Толстая приземистая баба.
Даме с собачками с одинаковым успехом можно было дать и сорок пять, и пятьдесят восемь. Она была некрасива и невелика ростом. Походила на буфетчицу из привокзального ресторана и одновременно на женщину-доцента с кафедры какой-нибудь там «инженерной энзимологии» или «начертательной геометрии». Редкие волосы собраны на затылке пучком, носик маленький с пикантной бородавкой на кончике, второй подбородок больше первого, кокетливо подкрашенные глазки светятся то ли хитринкой-смекалкой, то ли умом-разумом. И одета дама неоднозначно. Или на ней самое дорогое, что было на вещевом рынке, или самое дешевое из престижного бутика, не поймешь.