Час ворот
Шрифт:
– Переодетыми, – уверенно ответил Клотагорб.
– Что-то вы не похожи не броненосных, – засомневалась лемуриха.
Клотагорб погрозил ей пальцем и убежденно заявил:
– Уверенность – лучшая маскировка. Мы будем защищены уже тем, что броненосные не предполагают возможности нашего появления. А уверенности поможет и магия.
Лемуриха пожала плечами.
– По-моему, все вы глупцы, отважные глупцы, и скоро станете мертвыми глупцами. Но мы покажем прядильщикам путь. Покажем и вам, если вы так уж рветесь к смерти. –
К ним спустились две совы. Одна направлялась к ожидающему Анантосу. Прощаясь, прядильщик слегка дрожал.
– Встретимся прямо у Врат, – сказал он, – то есть встретимся, если я сумею выжить в этом путешествии. Высоты я не боюсь – просто не приходилось еще бывать в таком месте, где нельзя прицепить паутину. К облаку ее не привесишь.
Паук взобрался на спину совы, помахал им ногами. Сова несколько раз переступила, хлопая могучими крыльями, а потом взмыла в утренний воздух. На голове филина был темный козырек – чтобы не слепило глаза.
Они глядели им вслед, пока крылья не превратились в тонкую черточку на горизонте.
Рядом оказалась небольшая сычиха в черно-пурпурно-желтой юбочке.
– Я – Имахооо, – без всякого намека на любезность проинформировала она. – Давайте побыстрее. Я покажу вам дорогу – на два дня вперед – и хватит. А потом справляйтесь сами.
Оставшаяся на земле лемуриха поднялась в седло.
– Я все-таки считаю вас дураками. – Она широко ухмыльнулась. – Но многие храбрые дураки преуспевали там, где отступал осторожный гений. Счастливого полета.
И, попрощавшись взмахом руки, она поднялась вверх, уносимая крылатым конем.
Оставшиеся в одиночестве облаченные в теплую одежду путешественники проследили за полетом последней пары, тоже исчезнувшей в гематите. Потом Имахооо взлетела и направилась к югу. Они последовали за ней.
Еле заметная тропа вела их все ниже. Ровный спуск приятно контрастировал с мучительным подъемом к Железной Туче. Через день после того, как Имахооо оставила их, путники начали снимать теплую одежду. Вскоре они вновь оказались среди кустов и деревьев, и память о заснеженных краях начала меркнуть.
Джон-Том, умеряя шаг, держался возле Клотагорба. Волшебник находился в великолепном настроении и не обнаруживал никакой усталости после недель ходьбы.
– Сэр?
– Да, мой мальчик?
Вверх глянули глаза из-за темных очков. Джон-Том разом почувствовал нерешительность. Вопрос, казавшийся весьма простым, не шел с языка, старался остаться непроизнесенным.
– Значит, так, сэр, – наконец выдавил он. – У нас – в моем мире – известно определенное умственное состояние.
– Продолжай, мой мальчик.
– У него даже есть имя: склонность к самоубийству.
– Интересно, – задумчиво отозвался Клотагорб. – Можно предположить, что оно относится к тем, кто желает умереть?
Джон-Том кивнул.
– Иногда такая личность даже не подозревает об этом до тех пор, пока не услышит от постороннего. Но и тогда может не поверить.
Оба помолчали, потом юноша добавил:
– Сэр, не поймите меня превратно, но вам не кажется, что вы можете пребывать в подобном состоянии?
– Напротив, мой мальчик, – отвечал чародей, ни в коей мере не задетый вопросом. – Я люблю жизнь и рискую собой лишь для того, чтобы спасти жизнь остальным. Но из этого не следует, что я стремлюсь расстаться со своей собственной.
– Я знаю, сэр, но мне кажется, что вы водите нас от беды к беде лишь ради все большего и большего риска. Иначе говоря, чем больше нам приходится переносить, тем сильнее вы рветесь к новым опасностям.
– Утверждение это основано исключительно на поверхностном восприятии событий и твоих домыслах. Ты забываешь об одном: я хочу жить не менее, чем все вы.
– Вы в этом уверены, сэр? В конце концов, вы прожили в два раза дольше, чем отмерено каждому человеку, да к тому же куда более наполненной жизнью, чем это свойственно нам. – И он махнул в сторону спутников. – Разве для вас умереть – такое уж горе?
– Понимаю твою логику, мой мальчик. Ты утверждаешь, что я рискую жизнью потому, что прожил достаточно долго и теряю не столько, сколько все остальные?
Джон-Том не ответил.
– Мальчик мой, ты прожил еще очень мало и вовсе не понимаешь жизни. Поверь мне, она драгоценна для меня уже потому, что ее осталось не так уж много. Я ревностно охраняю каждый мой день, потому что знаю: он может оказаться последним. Так что я теряю не меньше вас, а, пожалуй, даже больше.
– Хотелось бы убедиться в этом, сэр.
– В чем? В причинах моих решений? Пожалуйста. Все они основываются на одной-единственной мотивации: нельзя позволить броненосным толпам уничтожить цивилизацию. Даже если я действительно решу умереть, то постараюсь задержать миг смерти, пока не растрачу до конца всю свою энергию, чтобы отвести жуткий конец от Теплоземелья, и убью себя лишь после того, как уверюсь, что спас всех остальных.
– Приятно слышать, сэр. – Джон-Том почувствовал облегчение.
– Впрочем, мне хотелось бы выяснить еще кое-что.
– Что же, сэр?
– Такое дело. – Волшебник поднял глаза. – Видишь ли, я пока что-то не могу в точности припомнить формулу маскировки.
Джон-Том, нахмурившись, задумался.
– Но мы ведь не сможем войти в Куглух такими, как мы есть?
– Конечно, нет, – бодро отозвался Клотагорб. – И поэтому предлагаю, чтобы ты поразмыслил над песнями. Ты видел броненосного, и мы должны стать похожими на него, чтобы уцелеть.
– Я не знаю, что…
– Попробуй же, – более серьезным тоном добавил чародей. – Если я не припомню и ты ничего не придумаешь, придется отказаться от нашего предприятия.