Чаша из долины жизни
Шрифт:
– Евменюшка. Ты чего печалишься? Тебе совсем тяжело? – Спросила няня, пристально вглядываясь в лицо девушки. – Боишься, что не приглянётся тебе муж, али ты ему?
– Нет, Агана, не этого я боюсь. В Предании же сказано, что в древности, во всём Светомирье, браки только так и заключались – невеста не видела жениха до самой свадьбы. И браки были счастливые. Было бы желание, а любовь появится. Я за отца боюсь. Ему без меня тут совсем грустно будет. Ты приходи к нему почаще, хорошо?
– Хорошо, милая, обязательно приду. Как не прийти то?
Еви улыбнулась
– Еви, ты готова? – Заглянул в комнату король.
– Да папа, почти.
– Сейчас, сейчас, Ваше Величество, уже почти заплела волосы. Смотрите, какая дочка у вас красавица!
Фарон улыбнулся вымученной улыбкой. Он уважал няню Агану, но сейчас ему не терпелось побыть с дочерью наедине.
А няня, уложив волосы, надела на голову Еви кружевную повязку, украшенную жемчугом. Кроме этой повязки, да золотой чаши на цепочке, на девушке не было никаких украшений.
– Ну ка встань, милая, покажись отцу!
Евмения встала, выпрямилась, подняла голову и улыбнулась папе, такая красивая и нежная. Фарон залюбовался дочерью. Но потом, опомнившись, сказал:
– Пойдём, нам надо торопиться!
Няня, улучив минутку, незаметно выскользнула из комнаты. Убедившись, что они одни, король остановил дочь на пороге и, втянув в комнату, закрыл дверь.
– Еви, постой! Я хотел поговорить с тобой. Если этот Илген или кто-либо из его приближённых хоть чем-то обидит тебя, прошу подай мне весточку! Всеми правдами и неправдами найди возможность рассказать мне. И пусть он тогда пожалеет, что обидел тебя! – Лицо Фарона стало суровым и жёстким, а глаза холодными, как сталь меча. Евмения никогда не видела отца таким. Но она знала, что он бывает так решителен, когда дело касается его народа, его государства или, вот, её. И она поняла или, скорее, почувствовала, что отец с неутомимостью ищейки будет преследовать любого, кто обидит её, и найдёт хоть на краю света. Тогда этому человеку не поздоровится.
– Хорошо папа, не волнуйся, я обещаю.
– Вот и славно! – Король словно обмяк, напряжение оставило его, и он снова стал прежним. – Теперь пойдём!
Фарон вывел дочь в наряде невесты на крыльцо дворца, чтобы народ, по обычаю, смог попрощаться с ней, и по площади пронёсся восторженный вздох. Евмения выглядела сейчас прекрасной и чистой, словно королевы древнего Светомирья. Несколько минут простояв на крыльце, она спустилась вниз, и отец накинул ей на плечи серый походный плащ, а на волосы – капюшон. Это тоже была традиция. Теперь в платье невесту сможет увидеть лишь жених в Свадебном Доме.
Самым тяжёлым было прощание. Еви натянула капюшон почти на глаза, чтобы никто не видел слёз. Она обнимала няню, обнимала отца, махала рукой тур'адорцам на площади и боялась только, что это прощание никогда не закончится, а у неё не хватит сил и решимости расстаться с отцом. Поэтому она поцеловала отца на прощанье и, почти бегом, преодолела несколько шагов до кареты. Закрыв дверцу, она упала на подушки и, всхлипывая, зарылась лицом в пушистый мех шубы, положенной здесь на случай холодной зимы в Галерасе. Король дал приказ к отъезду, и карета тронулась.
Глава 4. В дороге
Евмения, принцесса Тур'Адора ехала в карете по лесному, почти заросшему тракту, к границам Галераса. Сначала она радовалась дороге и с интересом осматривала окрестности из окна кареты. Но потом почти однообразный ландшафт надоел ей, и она просто терпеливо ждала следующего привала.
В первый же день, остановившись на ночь в гостинице, Еви с помощью Ирмы аккуратно сняла платье невесты и сандалии и заменила их на более приличествующий путешествию наряд. Теперь она наденет их только перед самым Свадебным Домом.
После первого привала последовали и другие, но уже гораздо менее удобные. Чем дальше они уезжали от столицы, тем меньше вокруг было сёл и деревень, а дорога всё более и более порастала бурьяном. И уже об остановке в гостинице не приходилось и думать. Конечно, Еви обеспечивали всяческими удобствами. Но ей, не видевшей другой жизни, было всё-таки тяжело ночевать не дома на уютной кровати, а в карете, хоть и на мягкой шубе. Но девушка смотрела на сопровождавших её воинов, на беззаботную Ирму и, молча переносила все неудобства.
Через несколько дней пути, Евмения уже знала по именам всех воинов в отряде. Военачальником был Ясмин – старый друг её отца. Еви помнила его ещё с детства и, хотя папа старался, чтобы она никогда не видела войны, а её ушей не касались интриги и заговоры, всё же совсем уберечь он её не мог. Она часто в детстве убегала из дворца и, прислонившись к решётке забора, завороженно смотрела, как маршируют солдаты на площади. Во главе их, на вороном коне всегда сидел Ясмин.
Она любовалась могучим всадником, словно высеченным из камня, и только, повзрослев, разглядела и его морщины, и седые волосы, и шрамы на лице, и усталые серые глаза. На войне его сильно потрепало, и сейчас Ясмин совсем осунулся, постарел и хромал на левую ногу, но никак не хотел уходить на покой. Он не мог найти себя в миру. Ведь большую часть жизни Ясмин воевал.
И Еви даже смутно помнила то время. Когда она была маленькой, между Галерасом и Тур'Адором ещё шла война, а отец каждый день заходил к ней в детскую, мрачнее тучи. Иногда она незаметно пробиралась к нему в кабинет, когда он собирал военный совет, и пряталась за шкафом. А оттуда слушала непонятные тогда для неё рассуждения о контрнаступлении, конных отрядах, армии лучников и донесениях разведчиков. На этих собраниях главным помощником и советчиком отца был Ясмин, тогда ещё молодой и красивый. Они часто засиживались с королём до полонучи, жарко что-то обсуждая, а она не выдерживала и засыпала. А утром просыпалась в своей кровати в детской. Наверное, её туда приносил отец, а, может быть, няня. Но это было так давно, что она уже не помнила подробностей.