Часовой механизм любви
Шрифт:
Она вышла, а Егор задумался. Ему очень хочется вызвать в кабинет Шатохину и Федора и потолковать с ними о том, что он узнал, но вызвать их обоих, когда нет никаких видимых причин – значит, нарваться на нездоровый интерес местного сообщества любителей травли. И дело не в том, что кто-то попытается этих двоих травить, это смешно. Дело в том, что среди этих моральных уродов сидит убийца. Нужно дотерпеть до дома – скоро обеденный перерыв, можно будет съездить к Инне и там все обсудить.
За три дня, проведенные в доме Инны Шатохиной, Егору стало казаться, что вся его прежняя жизнь – какой-то шарж, неумный и злой. И пустота, гудевшая внутри, стала не такой безусловной. Они говорили,
А по ночам он спал так, как не спал никогда в жизни. И не вспоминал ни о чем, словно и не было ни душной темноты, ни холода внутри, ни постоянного ощущения, что сейчас все рухнет, ни отвратительного предательства Полины, ни матери, кружащей вокруг него как акула.
Егор понял, что это она и есть, его новая жизнь. И она ему нравилась.
«Я думаю о том, что ты слишком много получаешь, когда вся работа на мне».
«Ты с ума сошла? Вся документация через меня идет, особенно сейчас».
«Я кое-что узнала о твоем дражайшем толстячке. Какой там у него срок, двенадцать лет? Добавят еще десятку. У меня есть доказательство того, что он тогда сделал».
«Чего ты хочешь?»
«Завтра встретимся в одиннадцать в коридоре около офиса, на пятаке с пальмами, я тебе скажу».
«Мне надо завтра с тобой поговорить. В одиннадцать на пятаке с пальмами».
«О чем?»
«Это важно. Завтра скажу».
«Хорошо, в одиннадцать».
Егор прошелся по кабинету, посмотрел на стол, заваленный бумагами. Если сейчас сделать все самое срочное, остальное терпит. Он подошел к столу и принялся сортировать дела. В бумаги нужно вникать, здесь почта, какие-то заявления, несколько отчетов, коммерческие предложения – Егор понимал, что все это требует внимания, но он не мог сконцентрироваться, потому что за всеми делами упустил самое важное, а именно: коллектив, которым он руководит, – сборище редкостных мразей и моральных уродов. И всех нужно менять, но так, чтобы это не выглядело массовым увольнением. И сегодня он начнет это, уволив Шаповалову. Найдет за что, и вылетит она, как пробка. А остальные пойдут за ней по очереди. Оставит Наталью, юристов и Диму-сисадмина, они точно не замешаны ни в чем, а остальных уволит к чертям собачьим, слишком долгое дело – разбираться, кто что творил.
Но какая-то мысль не давала ему покоя. Как там Наталья сказала, в феврале прошлого года травля Верочки вдруг резко прекратилась? А с чего бы это? Что-то произошло? И вторая фраза, которая его зацепила: спросите Диму-сисадмина, он расскажет. Что может рассказать Дима, что он знает?
Егор набрал внутренний номер, но Димы в серверной не было, и Егор позвонил на сотовый:
– Дима, ты где?
– В отделе сбыта, здесь сеть висит.
– Освободишься – зайди ко мне.
Если сисадмин что-то знает, он скажет. Егору очень нужно понять, что происходит вокруг него, потому что такую мерзость он терпеть больше не намерен.
Егор разобрал бумаги, подписал несколько заявлений на отпуск, просмотрел пару отчетов, пока Дима не освободился.
– Вызывали, Егор Алексеевич?
Он кивнул ему в сторону кресел, стоящих около окна, вышел из-за стола и сел напротив. Из тренингов он знал, что подобный ход в начале разговора подсознательно настраивает собеседника на более доверительное общение.
– Наладил систему?
– А куда она денется. – Дима запустил пятерню в волосы. – Всегда что-то виснет или требует переустановки, это живой организм, в отличие от людей, очень упорядоченный, а люди дергают его, как хотят, вот он и протестует – виснет. Нам бы, Егор Алексеевич, сервера новые купить, у наших мощность на исходе, еще полгода – и в авральном порядке будем менять, а сейчас я бы потихоньку все перевел, постепенно.
– Представь расчеты и письмо, я рассмотрю, и если сумею убедить Маслова, купим. – Егор нажал кнопку коммутатора. – Наташа, подай нам сюда кофе.
Дима откинулся в кресле и с удовольствием уставился на цветы.
– Наталья – настоящий энтузиаст цветочного дела.
– Да уж. – Егор тоже огляделся. – Развела тут целый ботанический сад. Ну, пока она сама за ним ухаживает, я не против.
Секретарша внесла поднос с кофейником и чашками. Поставив все на столик между креслами, она выскользнула из кабинета.
– Угощайся.
Егор налил кофе, и какое-то время они молча наслаждались напитком. Егор не знал, как подойти к интересовавшему его вопросу, а потому решил воспользоваться методом Шатохиной – спросить напрямую.
– История с Марией жуткая получилась. – Дима первым нарушил молчание. – Я как подумаю, что вчера танцевал с ней, Маша такая веселая была – и тут вдруг она внизу… Тем более что совсем недавно с Русланом Викторовичем такая же история приключилась. Ну, вы знаете.
– Знаю, доложили. – Егор отставил чашку. – Дима, я хотел спросить тебя вот о чем. Год назад здесь произошло нечто неприятное.
– Вы о Вере Никитиной? – Дима кивнул и болезненно поморщился. – Егор Алексеевич, я бы не хотел об этом…
– А я бы хотел. – Егор снова налил кофе. – Дима, если бы не крайняя необходимость, я бы ни за что не стал просить тебя вспоминать тот вечер. Я понимаю, что это не самые приятные воспоминания.
– Егор Алексеевич, это вы приуменьшили невероятно. – Дима залпом выпил кофе и выдохнул, как после стакана водки. – Горячий… Я гоню воспоминания об этом уже год, но как вспомню, так хочу напиться или заразить чей-то комп жутким вирусом.
– Расскажи мне. – Егор посмотрел ему прямо в глаза. – Здесь творится что-то нехорошее, и я должен знать что.
Дима вздохнул и, обхватив руками плечи, согнулся в кресле, раскачиваясь.
– Я немножко дружил с Верочкой. – Дима закрыл глаза и застыл. – Она милая была девочка, славная, таких сейчас нет почти. И красивая – тоненькая, глаза искристые, как засмеется, словно звоночек звенит. Влад был противный – вы его не знали, это Ираиды Андреевны сын, единственная ее радость. Толстый, рыхлый, вечно потный – но самомнение будь здоров. Дело вовсе не в том, что он был крутой парень, а в том, что он себя крутым считал, и мысль об этом постоянно его преследовала. Когда парень крутой по-настоящему, он все о себе знает и плевать хотел на то, что о нем подумают, а этот, видимо, в школе был задразнен жирдяем, а тут выучился на юриста, выиграл пару дел и возомнил о себе невесть что. Но он как был жирдяем и ботаном, так и остался, но скорее умер бы, чем признал это, или убил бы кого-нибудь, чтобы уж совсем крутым стать.