Часовой механизм любви
Шрифт:
– Малыыыш, ты такой доминантный!
Он уже слышал это, и теперь точно знает, что Инна валяет дурака – но невозможно сопротивляться этому голосу, сладкому, обещающему.
– А я и есть доминантный, привыкай.
– Егор, ты ведешь себя отвратительно, – процедила мать.
Это должно было прозвучать, как удар хлыста, раньше так и было, но не сегодня.
– Ага. – Егор посмотрел на мать. Ухоженная, гладкая, как бильярдный шар – и такая же неживая. – Я счастлив, мама. И больше я тебе свою жизнь не отдам. Тебе так нравится Полина? Ну так я в эти игры не играю, уж вы без меня развлекайтесь, удачи.
– Ее родители вложили деньги в нашу фирму, ты неблагодарный ублюдок! И они хотят забрать часть капитала!
Вот теперь она
– Мама, меня это больше не касается. – Егор снова отпил вина. – Если ты не хочешь ужинать, воля твоя, но у нас еда стынет.
Согласно всем правилам, это означало – уйди и не мешай нам ужинать. И мать отлично знала эти правила. Поднявшись, она развернулась и выплыла из ресторана. Где-то заурчал двигатель, Федор с любопытством выглянул в окно.
– Серый внедорожник «Тойота», ваш? Номера питерские.
– Наш. – Егор вздохнул и крепче прижал к себе Инну. – Надо еще вина заказать. Хотел бы я знать, как она меня нашла…
– Долго ли умеючи. – Федор пододвинул свой опустевший бокал, и Егор налил ему вина. – Наняли кого-то с радаром, улавливающим сигнал сотового, и все. Есть радары, определяющие местонахождение объекта до метра. У тебя стоит «андроид», он же за тобой и шпионит.
– То есть нужно вернуть обычные телефоны?
– В идеале – да, чем проще труба, тем меньше у нее возможностей стучать на хозяина.
Егор хмыкнул и решил снова выпить. Он давно уже не пил спиртного – не любил, но это вино было легким и приятным, а специи придавали ему неожиданную пикантность.
– Напьемся и пойдем безобразия хулиганить. – Егор разлил по бокалам остатки вина. – Начнем с обмазывания горчицей официантов.
– Ага. И больше нас сюда не пустят. Ну нет, я буду вести себя чинно, очень люблю этот ресторан. – Шатохина засмеялась. – Только кто нас теперь домой отвезет, пьянчужек?
– Ин, здесь услуга предусмотрена, ты забыла? Есть человек, который сядет за руль и доставит нас домой, нам ли быть в печали. – Федор откинулся на стуле. – Вино хорошее, и я чувствую себя намного лучше. А теперь хочу десерт, и спать, хулиганьте свои безобразия без меня.
Тишина в этом доме такая уютная, что Егор даже застонал от блаженства – как жаль, что это не его дом, что он в нем гость. Он успел полюбить и комнату, очень элегантную и удобную, и гостиную с роялем, и библиотеку с сотнями книг, и кота, похожего на ягуара, который таился под потолком, осторожно ступая по балкам.
И сейчас, сидя в библиотеке и потихоньку таская из вазочки творожное печенье, Егор запивал его вином и думал о том, что он позволил сделать с собой. По всему выходило, что он дурак, его использовали, внушая ему, что он кругом должен, и это «должен» распространялось на всю его жизнь. Родители требовали отдать ее им, потому что они когда-то дали ее Егору.
– Но я-то об этом их не просил.
– Что ты говоришь? – Шатохина вошла и села в кресло, стоящее через столик. – О чем просил?
– Я о родителях думаю. – Егор долил в свой бокал вина, Инна взяла его и отпила глоток. – Я сейчас принесу тебе бокал.
– Хватит и этого. – Она ухмыльнулась. – Ты болезнью Боткина не болел, я слышала.
Она снова отпила вина и отдала ему бокал.
– Извини, я подурачилась немного, но мне показалось, что ты готов вскочить и бежать за матерью вприпрыжку. – Инна полистала книгу, лежащую на столе. – «Кошки в доме», Дорин Тови? Смешная книга.
– Наверное. Я только начал.
– Просто я сейчас подумала – если бы моя мама вернулась вдруг, разве не была бы она мне нужна любая? Но то – мама, а эта женщина, которая выследила тебя, как какую-то дичь, и пришла требовать от тебя невесть чего – это не мать, даже если ты выполз из ее живота. Извини за прямоту,
– И ты решила…
– Бить ее тем же оружием, которым пользуется она. Все эти игры с шантажом и манипуляциями – вещь обоюдоострая, а люди, которые принимаются играть в небожителей, этого не знают, пока не преподашь им урок. Да, это твоя мать, но… хотя, если бы моя мама вернулась… но она никогда не была такой и не стала бы никогда. Она очень любила всех нас.
– А что случилось? Или это…
– Это не секрет, просто не люблю вспоминать. – Инна снова отпила из его бокала. – Я тогда училась в институте… У меня была сестра Лина, старше меня на десять лет. Тихая такая, улыбчивая, деликатная – мы с ней были очень разные, из-за этого я иногда злилась на нее, и на родителей тоже, потому что я-то не такая, а мне казалось, что это их расстраивает. У нее все традиционно было: школа с медалью, институт с отличием, потом замужество, дети – все по правилам. Лина вышла замуж за парня из папиной фирмы. У отца была аудиторская фирма, она и сейчас работает. И когда Лина и Славка влюбились, папа не возражал, парень хороший, что ж. Родился Никита, потом через три года – Верочка. Мы все жили здесь, потом я уехала учиться в Питер, а они остались. У Славки только мама была… В тот год, когда все произошло, я приехала на каникулы, а они собирались на море, и маму Славкину пригласили. Я с друзьями на Казантип решила махнуть, и мы из-за этого ссорились, то есть моя семья – они все убеждали меня ехать с ними, а я уже договорилась с друзьями, какое там мещанское «на море», знаю я это «море» – одни старики и дети, скучища! Я эти их правила просто ненавидела, понимаешь? Считала, что они меня не хотят принимать такой, какая я есть, и постоянно испытывала их терпение. Хотя сейчас понимаю, какой занозой в заднице была, ни родители, ни сестра не заслуживали такого обращения.
– Ты и сейчас заноза в заднице. – Егор осторожно покосился на Инну. – Иногда я тебя боюсь, честное слово.
– Правильно делаешь. Я иногда тоже себя боюсь. – Инна снова отпила вина и поставила бокал на пол. – В общем, папа не стал давить на меня, просил подумать, а я не хотела ни о чем думать, у меня в голове уже был план, и моя родня в него не вписывалась. И вот представь: утро, все грузят в машину вещи, выходит из детской Лина и говорит: у Верочки ветрянка. Никита ветрянкой болел маленьким, ему ничего, но Верочку никуда везти нельзя, и Славку с Никитой она одних отпустить не может. И я, как примерная дочь и сестра, говорю: езжайте, я останусь с Верочкой. Понимаешь, мне за ночь перехотелось ехать на Казантип. Представила себе палатки, отсутствие удобств и прочее, и не на день-два, а на неделю, а то и полторы – в общем, расхотелось. Но и отказаться гордость не позволяла, а потому я решила изобразить жертвенность. Говорю: езжайте, а я ее к вам через неделю привезу. Ветрянка за неделю проходит. Я же видела, что Линка чуть не плачет – они этой поездки так ждали, Никита зимой болел пневмонией, ему море было показано, сняли на два месяца домик, а тут такое! Ну, и я – вся в белом, понимаешь, – примерная дочь и сестра, и вообще гордость семьи. Ссоры забыты, все довольны, и для приятелей отмазка железная. А еще мне очень нравилось с Верочкой возиться, она такая милая была, славная, как куколка – глазки темные, светлые кудряшки, я ее обожала до ужаса.
– И они поехали?
– Да. А мы с Верочкой остались. Ну, только мы и остались в итоге.
Инна откинулась в кресле, уставившись невидящим взглядом в пустоту.
– Что… что там случилось?
– Пьяный водитель грузовика. Банально, вот что обидно, глупо и банально – пьяный маргинал, севший за руль. И машина у папы перегружена была – они же хотели, чтобы Линка с детьми и Славиком в моей ехали, Славка не водил, у него фобия была, Лина тоже, она такая была… барышня… Какое там вождение. Ну, и уселись все в одну машину, еще вещи. А тут этот алкаш. Наша перегруженная машина сразу не затормозила, ну и… всех в кашу.